Дональд Томас - Белый отель

Только через два дня кто-то увидел, что на дереве сидит кошка. Молодые любовники услышали какой-то скрип и, выбравшись из постели посмотреть, в чем дело, увидели, что по длинной стремянке, сгибавшейся и скрипевшей под его весом, взбирается майор. Из-за занавесок, раздуваемых легким ветром, они наблюдали за сложной спасательной операцией. Кошка шипела, выгибая спину, и оцарапала майору руку, когда он потянулся за ней. Вояка грубо выругался, чем заставил молодую женщину покраснеть, – она не привыкла к таким выражениям. В конце концов майор все-таки спустился с лестницы с кошкой, вцепившейся ему в плечи.

Когда молодая женщина увидела алые стигматы на руке майора, она тут же почувствовала, что из ее собственного тела выделяются зловонные сгустки крови, и сообщила любовнику плохие вести. К ее удивлению и радости, он не расстроился, однако затруднение, конечно, возникло: ведь у нее совсем не было багажа. Она оставила свой тяжелый чемодан в коридоре магистрального поезда, а когда все пассажиры толпой пошли на выход посреди выжженной равнины у маленькой деревушки, кто-то из них – должно быть, по ошибке – взял ее чемодан. Она не верила, что его украли. Но так или иначе, ко времени пересадки на узловой станции он исчез, а вместе с ним и платья, белье, туалетные принадлежности и подарки для сына и матери.

Им пришлось позвонить горничной. Вежливая девушка, японская студентка, зарабатывающая деньги на обучение, никак не могла понять, какого рода трудности у молодой женщины, и той пришлось нарисовать ущербную луну рядом с женской фигуркой, составленной из палочек. Горничная покраснела и удалилась. К счастью, у нее самой были месячные, и она вернулась с полотенцем. Смущенно отказавшись от чаевых, она поспешила уйти.

Они лежали, рассматривая его семейные фотографии. Ее рассмешил снимок Фрейда на море, где на нем был купальный костюм в черно-белую полоску, возможно, из того же материала, что и ее платье. Юноша тоже смеялся; чувствовалось, что он особенно привязан к своей младшей сестре. Но при взгляде на нее улыбка сменилась печалью.

Когда они спустились вниз пообедать, он спросил, достаточно ли хорошо она себя чувствует, чтобы потанцевать под цыганский оркестр. Пока они кружились между столами, она опиралась на его руку.

– А ты чувствуешь, как течет кровь? – спросил он.

– Всегда, – сказала она.– Я заболеваю каждую осень.

Возбужденный запахом вишневой помады, он поцеловал ее, после чего теплый и липкий аромат сразу же заставил его хотеть большего. Ей пришлось отодвинуться, чтобы перевести дыхание, но вишневый привкус ее помады у него на губах был очень притягателен, и они снова стали целоваться, бесчисленное количество раз быстро касаясь друг друга губами. Она снова оторвалась, сказав, что из-за музыки ей захотелось петь. Но и так слишком много танцующих и обедающих смотрело на них. Он задрал спереди ее платье; она слабо пыталась его одернуть, но у самой при этом сжималось горло от удовольствия, а он настаивал:

– Пожалуйста, разреши мне. Пожалуйста.

Он нашептывал это ей, вращая в ушной раковине кончиком языка.

– Но ты будешь весь в крови, – прошептала она.

– Я не против, – сказал он.– Я хочу твоей крови.

Она снова обняла его за шею и позволила ему делать все, что он хотел. Танцующий и обедающий люд подмигивал и улыбался им, и они улыбались в ответ.

– Крови достаточно? – спросил он, срезая с мяса жир.

Она поймала его пальцы и поцеловала их.

– Лучше не бывает, – сказала она, – разве не так?

Бифштекс возместил ей потерю крови, и после обеда они бегом спустились к деревьям и снова совокупились, на траве у озера. Иногда, когда открывалась дверь, они слышали цыганскую музыку, а над головой сверкали невероятно огромные звезды. Ей было не очень удобно любить его, истекая кровью, но, с другой стороны, не надо было опасаться последствий, и она могла дать себе волю. Когда после полуночи они поднялись по лестнице, то обнаружили, что в комнату влетело еще несколько кленовых листьев. Она шутливо сказала, что сможет найти им применение. Попросив у него зубную щетку, она принялась чистить зубы, а он обнял ее и стал нежно целовать в ямочку под затылком. Еще несколько раз сверкали молнии – зарница за зарницей без громового сопровождения неимоверно приближали заснеженные вершины гор и высвечивали следы разрушений, оставленные штормом и наводнением.

Пожилой сиделкой: