Вячеслав Бондаренко - Вечный огонь

Так у Виктора Владимировича появилось новое место службы. Получилось даже вовремя, потому что полк, в котором он служил, в конце 1958-го попал под общее хрущевское сокращение, заслуженных офицеров вышвырнули из армии без пенсий, а он, как и раньше, чувствовал себя востребованным. Коллектив в училище был дружный, спаянный, в прошлом все боевые офицеры. Особенно теплые отношения сложились с начальником учебного отдела подполковником Сергеем Мясоедовым и замом по строевой части подполковником Федором Асмоловым. Да и суворовцы смотрели на шрамы, исполосовавшие лицо Шимкевича, с неподдельным почтением.

Варвара Петровна окончательно отлежалась только к 1959-му. Последствия инсульта были тяжелыми, отнялась правая половина тела, и Женя отчаянно хлопотала по своей медицинской линии, чтобы свекровь перевели в Москву – ведь там тогда находился на лечении Виктор. Но вмешался Семен Захарович Куроедов: твердо разъяснил Жене, чтобы занималась мужем, а о Варваре Петровне позаботится он. И позаботился: устроил ее в госпиталь БВО, навещал ежедневно, возил за город на «Победе» дышать воздухом, а когда к ней вернулись речь и возможность двигаться, выводил на тихие прогулки в парк имени 30-летия БССР. Здесь как раз снесли последние деревянные дома, сделали красивую бетонную набережную, высадили деревья, вовсю строился двухэтажный музей Янки Купалы. И почти ежедневно можно было видеть среди молодых деревьев тихо бредущую куда-то пожилую пару – седоусый мужчина с военной выправкой да опавшая, с поникшими плечами женщина, когда-то красавица, а теперь, что называется, со следами былой красоты… Где они прежние – юная барышня, невеста молодого офицера, и солдат-большевик, член полкового комитета?..

Однажды Варвара Петровна привела Куроедова на Военное кладбище. Постояли у могилы Якуба Коласа, – три года прошло, как его хоронил весь Минск, – а потом Варвара Петровна подвела генерала к ничем не примечательному железному кресту, уже заржавевшему от дождей. На надгробии были свежие цветы.

– О.Евлогий, – негромко прочел Куроедов надпись на старой табличке, – 5.7.1884 – 9.11.1924. Священник какой-то, что ли?

Варвара Петровна грустно улыбнулась.

– Он венчал нас с Володей в семнадцатом. Здесь, в этом храме. А когда умирал, сказал, что видит в нас вечный огонь. Володя не понял тогда, переспрашивал. Да и я толком не поняла…

– И что это значило?

Варвара Петровна замолчала. Ее лицо, после инсульта слегка перекошенное налево, приняло страдальческое выражение.

– Не знаю… – почти прошептала она. – Тогда мне казалось, что это огонек нашей с Володей любви. А сейчас… – Она серьезно взглянула на Куроедова. – Вы не будете смеяться?

Он покачал головой.

– Сейчас мне кажется, что это тонкая… неразрывная нить, которая тянется из глубины времени. Ну… не знаю, как объяснить. – Она оглянулась, указала на старую могилу какого-то генерала, наклонилась, прочла надпись на могиле: Жиржинский, Эдуард Викентьевич, умер в 1892 году. – Понимаете, мы привыкли к тому, что он царский сатрап, гнал солдат на смерть. Но ведь он… воевал за Родину. Присягал. И был верным присяге, выполнял приказы. Потом пришли те, кто объявили его врагом. Но они тоже защищали Родину и были верны ей. И новые поколения… Вот Володя, потом Витька, теперь Игорек… Я уверена, что и у Игорька будет сын, и он тоже выберет верность присяге, погоны, Родину… И вот эта нитка… она вроде как очень тонкая, а на самом деле тянется Бог весть откуда. Вот что имел в виду отец Евлогий под вечным огнем. Потому что всегда будут люди, которые думают о деньгах, о квартире…

– Ну, это скоро закончится, – перебил Куроедов, – когда будет коммунизм, деньги отменят. И мещанство в людях тоже уйдет.

– Вы думаете? – грустно улыбнулась Варвара Петровна. – А помните, как все надеялись на это в семнадцатом? Деньги, квартиры, автомобили, карьера – все это казалось такой пошлостью, дрянью. И все это самым прекрасным образом вернулось обратно. Но я не об этом. Я о том, что вся дрянь и пошлость свойственны человеку всегда, где бы они ни жил, в СССР или другой стране. Но всегда будут и другие люди. Их мало, но они выберут не деньги, не пошлость, а честь и долг. И если понадобится, выйдут и закроют Родину своим телом, не спрашивая, зачем, почему, сколько за это платят… Вот это… вечный огонь.

Пожилая женщина замолчала. Молчал и Куроедов. Где-то в глубине кладбища томительно, протяжно застонала кукушка.