Пьер Бетанкур - Естественная история воображаемого - Страна навозников и другие путешествия

И тогда нужно заново, куда внимательнее присмотреться к строю мысли хозяина. Зачем тебе электробритва, когда более десятка симпатичных, живых и миниатюрных работниц усердствует вокруг, чтобы побрить тебя поутру, а ведь по крайней мере девять из них должны от души нажимать на педали, чтобы снабдить эту самую бритву необходимой энергией — энергией, измеряемой как раз в работницах или в паровых рабочих, которые соотносятся как один к десяти. Зачем электрический дизель, тяжелая и дорогостоящая машина, когда проблему транспорта с минимальными затратами решает простая, питаемая жителями гусеница? Зачем, наконец, телевидение, когда хозяину, и без того пресыщенному видом малого народца, тем более что тому предоставляется гробить друг друга на всевозможных конкурсах и мероприятиях, придется тратить время на то, чтобы выставлять себя напоказ, рискуя пробудить зависть своего подчиненного теми тонкостями, с которыми тому просто нечего делать? И однако же суть проблемы не в этом. Где взять белый или черный уголь, необходимый, чтобы снабдить машины энергией, на планете, начисто лишенной океанов и рек, где дождя не хватило на то, чтобы вскормить те роскошные запасы, которые составляют для нас леса каменноугольного периода, незаменимые при любой передаче энергетических прерогатив? Как видно, хозяин и здесь проявил свой реализм, простирающийся куда дальше нашей позитивной философии, каковая заботится о труженике как о прошлогоднем снеге и, питая недоверие к его слабостям, с легким сердцем заменяет машинами там, где его присутствие не является необходимым.

Утверждать, что на Аретузе хозяин любит рабочего, было бы слишком, но он им пользуется, извлекает из него выгоду. И с чистой совестью считает себя высшим существом, которое может почувствовать себя оцененным лишь при постоянном соприкосновении со своими подчиненными. Да и можно ли избавиться от мысли, что в конце концов из этого состояния лестного сравнения у него рождается чувство определенной признательности? Что мир, в котором были бы одни хозяева, быстро стал бы однообразным, да и какое удовольствие прогуливаться под солнцем, где в конечном счете лучшее место принадлежит вам?

Но довольно философских рассуждений. Вернемся теперь, если вы не против, чтобы расслабиться на минутку, в особняк нашего хозяина, где «вот-вот займется день» для хозяйки. Мы знаем, чего стоит у них эта метафора, и хозяйка, совершенно запутавшаяся с самого раннего детства в часовых расчетах, просыпается, стало быть, в какой угодно час какого угодно дня, раз и навсегда отказавшись от понимания, где, собственно, пребывает. Ее долголетие, поддерживаемое куда любовнее, нежели у хозяина, позволяет ей без всяких сомнений достичь двухсот пятидесяти, и смертный час, как ей кажется, принадлежит к какой-то нереальной области, по соседству с волшебной сказкой. Б о льшую часть своего времени она тратит на то, чтобы предохранить себя от посягательств старости и в любом случае остается вполне соблазнительной лет до ста двадцати. Хозяйка ограничивается тем, что открывает глаза, слегка растерянная, как бывает и с нами, когда мы выныриваем из наших снов, и старается вновь обрести уверенность в своей повседневной действительности. Два десятка работниц, которые входят в этот момент в комнату, чтобы раздвинуть занавески и напустить ей ванну, убеждают ее, что дом находится в великолепном состоянии и все в нем идет как нельзя лучше. Поскольку на Аретузе нет проточной воды, а та немногая, что имеется, в слитках льда хранится в банковских сейфах, ванна питаема смесителем молока и кофе, которым манипулирует сама купальщица. Молоко — это молоко работниц, и нужно видеть, как они бросаются, стоит хозяйке повернуться спиной, к ванне со стеклянными соломинками, чтобы выбрать обратно свое добро, опустошая емкость куда быстрее, чем она набиралась. Кофе, зерна которого были занесены с Земли одним из миссионеров, легко приспособился к зною освещенного полушария и произрастает на обширных плантациях, покрывающих более половины оного. Право на кофе имеют только хозяева, и суровое законодательство карает смертью любого рабочего, пойманного с поличным за его питьем. Поведение наших работниц, стало быть, — просто-напросто поблажка, оправдываемая отсутствием канализационной системы. Миссионеры, о которых я говорил, не снискали на Аретузе особого доверия. Немерено богатые хозяева насмехались над работником, которому пришло в голову их искупить. Хозяйки улыбались феномену партеногенеза у работницы, матери сына, якобы сохранившей девственность. Подобная экономия рабочей силы казалась им достоянием слаборазвитых племен. Они попытались привить миссионерам культуру, вводя их в свой узкий круг, но не извлекли из этого ничего, кроме неприятностей.