Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Кормчий говорит, что синайские перекочевки пастухов и их отар есть мера времени и мера пути. Странники, скитаясь от обители к обители, то и то блюдут как святыню.

Да, попытки что-то ускорить сбивают с шага. Хорошие, мы готовы мчаться к Богу галопом. Но на ипподроме сегодня бега, и нас снимают с дистанции.

Кормчий говорит, что странник проповедует ногами, которыми идет к Богу, да молитвой, которую к Богу возносит.

В общем, это и вправду море. Сейчас осень, ковыль седой, весь будто присыпан пеплом. С запада степь в проплешинах такыра, еще дальше трава сходит на нет и земля до горизонта закатана в обожженную глину. Цвет от серого до буро-красного. В низинах солонцы и солончаки — песок, та же глина, поверх — соляная корка. Не удивлюсь и если скажут, что наш корабль лег на дно. Потоп кончился, вода ушла в землю, но горы Арарат что-то не видно. Вопрос, проклюнется ли масличный листок, тоже открыт.

Кормчий делит мир как бы на три сословия. Первые, убегая от зла, тем самым спасают себя и других. Вторые слабее, но они, давая кров и приют бегунам, тоже спасутся. Все прочие признали власть антихриста, живут по его правилам и узаконениям. Их участь — погибель.

Часто слышу от кормчего, что Бильам говорил об Израиле: «Народ этот отдельно живет и между народами не числится». Таковы же и бегуны от греха, странники Божии.

Кормчий говорит, что Спаситель наш Иисус Христос бегал, апостолы его тоже бегали, а мы не лучше их.

Кормчий говорит, что бегун подобен Адаму до грехопадения. Чистота отталкивает его от земли, а слова молитвы устремляют к Богу.

Отец здесь свой, а я человек случайный, такое же и мое любопытство. По обстоятельствам времени бегуны существуют в глубоком подполье, и это печалит. Кормчий со мной открыт, ласков, и я знаю, что, если захочу стать одним из них, тут же буду допущен. Но пока, когда кто-то приходит, чтобы не смущать, ухожу из дома. Следующим письмом пошлю бегунский паспорт, который нашел в ларе с запасами круп. Говорят, после крестьянской реформы подобные полиция на Руси изымала тысячами.

Как в древности человек, надеясь вернее спасти душу, на смертном одре принимал постриг, так у странников бегун, уже умирая, говорил, что собирается в дорогу. Держа под руки, его выводили в сад, и он — еще здесь, на земле, сделав первые шаги к Богу, — примиренный, отходил.

Если по причинам конспирации было опасно вывести человека умирать в сад или — тоже умирать — за ворота, разрешалось встать на путь бегуна, не выходя за порог. Ты как бы переходил на нелегальное положение прямо у себя дома. Все родные сговаривались считать, что ты ушел странствовать, и больше не замечали тебя.

Кормчий говорит другими словами, но суть в том, что корабль не убежище, где можно переждать непогоду, дать отдых измученным нескончаемой ходьбой ногам. Срок, что странник проводит на корабле, не есть просто остановка в пути, он нечто вроде небытия. Возвращение к тем дням, когда человека на земле еще вообще не было. Сейчас, объясняет кормчий, пора нового потопа. Господь больше не верит, что сын Адамов может исправиться, как и при Ное, думает о конце времен. Тогда весь год, что стояла большая вода, Он изъял из счета лет от сотворения мира и, лишь снизойдя к молитвам спасенных, соединил нить жизни. Согласился продлить ее. Что будет на этот раз, никто не знает.

Как ни странно, но что живешь не в обыкновенной мазанке — на корабле, понимаешь сразу. Вокруг пустыня, весь мир вымер, нигде нет ни души, мысль, что спаслись лишь мы, лишь оказавшиеся на Ковчеге, не удивляет.

Колея железной дороги, строя которую, полегли сотни тысяч верблюдов — кости их и сейчас бордюром обрамляют всё железнодорожное полотно, — проходит примерно в пятнадцати километрах от нашей кальдеры. Кормчий вперемешку и на равных называет их то природными странниками пустыни, то ее кораблями.

Была разветвленная и весьма хитро устроенная сеть подпольных кораблей — убежищ, где странники находили приют и помощь.