Поль Моран - Живой Будда

— Его Величество является для меня Перлом Доброты.

И добавил:

— В том-то вся и беда.

О короле Жали всегда, даже по-французски и по-английски, говорил с тем почтением, которое на языке Карастры выражается в особых словах и в особых глаголах, употребляемых исключительно в отношении монарха Будды или священных слонов, чтобы обозначить их действия или благородные части их тела.

Рено стоял в выжидательной позе, принц усадил его, сам же лег на пол и начал жевать бетель. Потом вдруг сказал:

— Я хочу уехать отсюда, мне нужно уехать.

Это желание терзало его, как боль, оно мучило его. Рено невольно вспомнил про своих знакомых — европейцев, которые, имея в услужении желтых слуг, однажды вдруг обнаруживали, что те исчезли, хотя ничто не предвещало их бегства.

— Ничто не сможет удержать меня здесь, — продолжал Жали. — И отец догадался об этом.

— Разве Ваше Королевское Высочество не имеет свободы передвижения?

— Внутри королевства — да. Но даже для поездки к феодалам, а тем более для выезда из страны необходимо иметь разрешение Совета Короны… Король знает, что я уеду. Мне кажется, он был уведомлен об этом во сне. Я не открывал своего намерения никому, слышите, никому. Но он уже все знает. Впервые он воспротивился какому-то моему желанию. Ночная стража во дворце будет удвоена. Придется ехать очень быстро сегодня вечером, чтобы уйти от полиции, если мы хотим, чтобы нам, как прежде, никто не мешал беседовать… Отец сейчас очень зол на вас… Вы стали ему подозрительны. Он приписывает вам все те изменения, какие он находит во мне.

Принц сделал паузу, чтобы выплюнуть красную слюну в плевательницу для бетеля.

Рено не мог отвести глаз от этого прекрасного спокойного лица, ярко освещенного электрическим светом. Его круглые ноздри раздувались, чернея над ртом, словно две родинки, а губы были того самого цвета, какой коллекционеры китайской монохромной живописи называют «цветом печени мула». Лицо Жали анфас дышало олимпийским спокойствием некоторых статуй Ангкора [7] Ангкор (в западной Камбодже) — место расположения древней столицы кхмерских царей с сохранившимися руинами храмов IX–XII вв. . А профиль — изогнутая линия скул, слишком округлые черты, слишком нежные припухлости, всегда приоткрытый рот — сообщал ему вид беспомощный и наивный, портивший впечатление и делавший его похожим на молодую обезьянку. Но если смотреть на него слегка сбоку, то свободно спадавшее вниз платье, обнаженные руки, являвшие взору ярко-розовые ладони, сложенные в жесте «призываю землю в свидетели» — как его преподносит буддийская иконография, делали его вылитым юным сыном шакьев и «Ребенком среди докторов».

— Ваше Королевское Высочество очень похожи на Совершеннейшего, — сказал Рено.

— Да будет мне в помощь его пример! — ответил Жали.

И замолк. Какой такой долг и какая такая необходимость столкнулись за этими хитрыми, скрытными, почти невидимыми в уголках плоских век глазами, плотно спаянными своим разрезом с основанием носа? Потом добавил:

— Будда сумел покинуть отца. Вспомните вот это.

И он процитировал одно место из потускневших от времени «Писаний»…

Слова, переложенные на франко-английский, звучали в устах желтокожего юноши как-то странно.

Рено знал, что эти люди умны. Но не думал, что они столь скоры на действия. Охрана и вправду была удвоена. Ночью всюду стали расхаживать патрули…

Несколько дней спустя после завтрака он вдруг почувствовал острейшую боль. Он отправил проверить мочу в аптеку католической миссии, которая дала ответ, что анализ хороший. Поскольку боли не прекращались, он отправился на осмотр к святым отцам сам. Те сделали повторный анализ и обнаружили следы мышьяка. Рено удивился, что моча, которую он послал им двумя днями ранее, оказалась в норме.

— А была ли она вашей? — с улыбкой спросили святые отцы.

Рено весьма позабавила эта попытка отравления, и он стал сам варить себе рис и какао в своей комнате.

«Мне уделяют слишком много внимания, — подумал он. — Я польщен».

Прошло две недели. Произошедшие события вместо того чтобы отдалить молодых людей друг от друга, еще больше сблизили их.

— Как далеко может зайти отцовская любовь? — спросил однажды Жали.

«Она уже зашла слишком далеко», — подумал Рено.

— Все равно меня ничто не остановит… — добавил принц. — Судьба моя — не здесь. Это стоячее болото невежества…

— Достичь счастья можно всюду, тем более — здесь, — возразил Рено, — а приключения — это всего лишь личный опыт.