Чарльз Буковски - Возмездие обреченных

Над задним крыльцом был навес. Я перекинул веревку через балку и подтянул петлю на уровень лица Симпсона. Продолжать мне не хотелось. Я думал, что Симпсон уже получил сполна, но ведь я считался вожаком, и мне предстояла разборка с Хэзом, значит, я не должен был выказывать свою слабость.

— Может, не стоит? — засомневался Морган.

— Этот человек признан виновным! — проорал я.

— Правильно! — поддержал Хэз. — Давайте вздернем его!

— Эй, смотрите, — сказал Морган, — он обоссался.

И точно, по штанам Симпсона расползалось темное пятно.

— Зассыха, — поморщился я, накинул петлю на шею Симпсона и потянул за свободный конец веревки.

Симпсон стал подниматься, и когда он встал на цыпочки, я привязал веревку к водопроводному крану. Соорудив крепкий узел, я сказал:

— Съебываем отсюда.

Симпсон еле-еле касался кончиками пальцев пола, в общем-то, он не висел, но выглядел уже мертвым.

Я побежал. Морган и Хэз дернули за мной. Мы выскочили на улицу. Морган рванул к себе, Хэз к себе. Я сообразил, что мне-то подаваться некуда. Хэз или забыл, что хотел разобраться со мной, или передумал.

Потоптавшись перед домом, я побежал обратно на задний двор. Симпсон все еще стоял на цыпочках, чуть покачиваясь. Мы забыли завязать ему руки, и он пытался ослабить петлю, но пальцы соскальзывали. Я бросился к крану и отвязал веревку. Симпсон рухнул на крыльцо и скатился на траву. Он лежал лицом вниз. Я перевернул его и снял кляп. Дело было дрянь, похоже, он действительно умирал. Я склонился к нему и заговорил:

— Послушай, мудило, не умирай. Я не хотел убивать тебя, точно говорю. Ну, если ты все же окочуришься, то извини, конечно, но если выживешь и, не дай бог, расскажешь кому-нибудь, то тебе точно пиздец. Ты понял меня?

Симпсон не отвечал. Он просто таращился на меня. Выглядел он ужасно. Лицо его было бордовым, на шее выделялся рубец от веревки.

Я встал и еще некоторое время наблюдал за ним. Он так и не пошевелился. Дело принимало крутой оборот. Земля стала уходить у меня из-под ног. В конце концов я взял себя в руки, закурил, глубоко затянулся и пошел прочь. Было около четырех. Я стал бродить по окрестности. Спустился к бульвару и побрел по нему. Я размышлял. Мне казалось, что жизнь моя заканчивается. Симпсон всегда был одиночкой. Он никогда не общался с нами, другими пацанами. Это выглядело странным. Может быть, именно это и не давало нам покоя. И еще, было в нем что-то отталкивающее. С одной стороны, я чувствовал, что совершил нечто ужасное, а с другой — вроде бы и нет. Это двойственное чувство овладело мной, исходило оно из живота. Я продолжал бродить, дошел до автострады и вернулся обратно. Ботинки натерли ноги. Родители всегда покупали мне дешевую обувь. Носились они максимум неделю, затем кожа лопалась, сквозь подошву пролезали гвозди. И все же я продолжал бродить.

Когда я вернулся на свою улицу, уже был вечер. Медленно я подошел к дому и направился на задний двор. Симпсона там уже не было. И веревки тоже. Возможно, парень был уже на небесах, возможно, где-нибудь еще. Я огляделся.

В дверном проеме появилась физиономия отца.

— Иди сюда, — позвал он меня.

Я взошел на крыльцо и, не останавливаясь, направился в дом.

— Матери еще нет дома, но это и хорошо. Иди в свою комнату, у меня есть к тебе небольшой разговор.

Я поднялся к себе, уселся на кровать и стал разглядывать свои разваливающиеся башмаки. Мой отец был здоровым мужиком — шесть футов. Крупная голова, злые глаза под густыми бровями, тонкие губы и огромные уши. Капризен и придирчив.

— Где ты был?

— Гулял.

— Гулял? Зачем?

— Нравится.

— С каких это пор?

— С сегодняшнего дня.

Долгое молчание, затем он продолжил:

— Что произошло сегодня у нас на заднем дворе?

— Значит, он не умер.

— Кто?

— Я предупреждал его, чтобы он не болтал. Если ты все знаешь, значит, он жив.

— Он не умер, а вот его родители собирались звонить в полицию. Я весь вечер уговаривал их не делать этого. Если бы они позвонили в полицию, это бы убило твою мать! Ты понимаешь это?

Я молчал.

— Я должен заплатить им, чтобы они успокоились. Плюс затраты за медицинское обследование. Но я возьмусь за тебя, я буду пороть тебя, пока ты не исправишься. Обещаю: я сделаю из своего сына человека.

Он стоял в дверях, огромный и неподвижный. Я смотрел в его глаза, сверкающие под густыми бровями.

— Предпочитаю полицию, — сказал я. — Сдай меня лучше полицейским.

Он стал медленно надвигаться на меня.