Чарльз Буковски - Возмездие обреченных

— Я бы вешала таких, как эта, — хрипела Филомена. — Повесить и пусть висит, пока не сгниет!

— Повешение слишком здорово для нее, — возражала Тереза. — Надо поставить ей клеймо на груди, как на корове, и таскать на веревке по улицам! И чтобы все плевали на нее!

Она плюнула.

— Я разорву ее на части! — кричала тетушка Луиза. — Пусть только попадется мне! Я выцарапаю ей глаза вот этими вот ногтями! Вырву с корнем! Я ее так сделаю, что ни один мужик больше даже не посмотрит в ее сторону!

Папа расположился в гостиной на софе, предварительно со свойственным ему мужским презрением удалив с нее несколько розовых и зеленых подушек, на которых были запечатлены виды Национального конгресса, горные вершины и руины Помпеи. На некоторых подушках были даже стихотворения. Одно из них называлось «Дом Сладкий Дом», а другое было поэмой «Мама». На стенах висели картины и портреты родственников, живых и усопших. Среди них висела и потрясающая фотография первого ребенка тетушки Терезы, умершего в шесть месяцев. Снимок был сделан во время его похорон.

Под картинами расположилась вся наша родня. Дядюшка Джулио, мясник, хозяин дома. Дядюшка Клито, парикмахер. Дядюшка Паскуале, камнерез. Дядюшка Тони, водитель грузовика. Дядюшка Аттилио, рабочий. Мой отец, каменщик. Втиснутые в эту богато украшенную гостиную, они пили вино и курили сигары, и под опрятными шерстяными костюмами парились и потели их короткие квадратные тела.

Никто не заговаривал о цели собрания. Они ворчали на погоду, на трудные времена, и их неприязнь друг к другу, казалось, вот-вот перерастет в перепалку. Мой отец, каменщик, очень презирал работу Паскуале — камнереза. Дядюшка Тони, водитель грузовика, взял себе за правило ничего не перевозить родственникам. За это все его ненавидели. Дядюшка Джулио, мясник, считался хвастуном и лицемером. Дядюшку Аттилио, рабочего, приводили в бешенство жалобы всех на огромные долги, поскольку это лишало его возможности занять денег. И только две вещи объединяли их: они боготворили дядю Минго, потому что он был свободным артистом и ничем не обремененным холостяком; и они ненавидели дядюшку Клито за его бесовский язык. Никто не знал, что чувствует и переживает дядюшка Клито, потому что он был всецело поглощен жизнью окружающих.

Дядюшка Тони снял нарастающее напряжение текущей беседы:

— Ох, как пахнут равиоли-то!

— Какие равиоли? — спросил дядюшка Джулио. — Я что — из золота сделан? Это спагетти.

— Да? А я думал…

— Мне без разницы, что ты думал! Все знают, зачем мы здесь собрались. Что с женщинами-то делать будем?

— Я поговорю с Минго сам, — сказал Паскуале. — Я знаю, как его урезонить.

— Ты?! — крякнул Джулио. — Да не смеши ты меня!

— Я не хочу ни во что вмешиваться, — сказал дядюшка Тони, никогда не перевозивший родственников.

— Может, ты и прав, — сказал папа. — Может, нам не стоит вмешиваться.

— Замечательный способ, — усмехнулся Паскуале. — Я полагаю, ты будешь просто в восторге от такой невестки.

Голос папы заклокотал:

— Да уж не меньше, чем от некоторых, что у меня уже есть.

Паскуале вскочил на ноги. Папа тоже. Они бросились друг на друга. Их тела безобидно столкнулись, но их тут же принялись растаскивать в разные стороны. При этом они очень эффектно дискутировали.

Папа:

— Да он не камнерез, а рвань подзаборая!

Паскуале:

— Ну, а ты-то уж самый что ни на есть каменщик, без сомнения!

Женщины выскочили из кухни и поспешили к своим ряженым.

Порхая вокруг, как колибри, они умоляли их успокоиться. Схватка обошлась без мордобития. Мужчины выпроводили женщин из гостиной.

Мужское корпоративное сознание вновь сплотило их ряды. Они снова расселись по местам, и конфликт был исчерпан. Папа ослабил галстук, Паскуале снял пиджак, Тони забросил ноги на чайный столик, а дядюшка Аттилио скинул ботинки. Мощное благоухание его ступней разлилось по комнате. Дядюшка Клито наполнил стаканы, и беседа была продолжена.

Кузина Делия, младшая дочь дядюшки Тони, на неокрепших еще ножках вбежала в комнату и положила головку на колени дядюшки Джулио.

— Скоро плохая-плохая тетя придет? — спросила она.

— Нет, — ответил Джулио.

— Почему?

Ворвалась тетушка Луиза, схватила Делию, подтянула к стулу, перевалила себе через коленки и стала звонко шлепать по попе. Крик Делии разносился по всему дому.

— Я покажу тебе, как говорить здесь о плохих женщинах! — горланила еще пуще Луиза. — Я научу тебя, как себя вести!