Амин Маалуф - Лев Африканский

— А известно ли тебе, что ты только что преступил Божье Установление?

С первого взгляда на меня Харун понял, что надо мной посмеялись и теперь по-своему утешал меня. Я ускорил шаги, не проронив ни слова. Он не отставал.

— Я недавно слушал одного выдающегося шейха, так вот он развивал мысль о том, что большинство правителей нашей эпохи, если не все, увеличивают свои доходы за счет налогов, запрещенных Божьим Законом, и потому все они воры и нечестивцы, а значит, и всякое лицо, принимающее за их столом пищу, получающее из их рук самый малый подарок либо вступающее с ними в родственные отношения, — соучастник их преступлений.

Мой ответ был вызван дурным расположением духа, в котором я пребывал:

— Вот с таких речей и начинались все войны, раздиравшие исламские страны. Впрочем, не беспокойся, султан не пригласил меня за свой стол, ничем не одарил и не предложил руки своей дочери. Я не вор и не нечестивец и потому мне не грозит гореть в Геенне огненной. Но моя сестра по-прежнему с прокаженными!

Лицо Харуна потемнело.

— Когда ты собираешься навестить ее?

— Я жду ответа от канцлера. После этого и пойду, может, будет чем порадовать ее.

Я возобновил учебу в медресе Бу-Инания и последующие несколько недель прилежно занимался. В классе меня попросили рассказать о моем путешествии и, в частности, о мечетях, виденных в Стране черных, как и о могилах святых, на которых удалось побывать. Поскольку в пути я вел записи, то смог долго и подробно говорить обо всем этом, чем страшно порадовал учителя. Он пригласил меня к себе и внушал мысль и дальше вести письменные наблюдения, как до меня делали Ибн Баттута [30] Ибн Баттута (1304–1377) — знаменитый североафриканский путешественник. и другие не менее знаменитые путешественники. Я обещал последовать с Божьей помощью его совету.

Учитель также спросил, нет ли у меня желания поработать: его брат, директор городской богадельни — маристан, — подыскивал молодого образованного человека себе в секретари за вознаграждение в три динара в месяц. Я с радостью согласился, поскольку больницы и приюты всегда вызывали мое любопытство. Мы условились, что я приступлю к своим обязанностям осенью.

Я выжидал два месяца, прежде чем снова наведаться во дворец — мне не хотелось, чтобы у канцлера создалось впечатление, будто я его тороплю. Он был чрезвычайно любезен, сказал, что уже давно дожидается моего прихода, предложил сиропа, прослезился, вспомнив о дяде, а затем чуть ли не победным тоном объявил, что добился разрешения на новый осмотр Мариам четырьмя давшими присягу женщинами.

— Ты, конечно, понимаешь, наш султан, какой бы властью он ни обладал, не может позволить себе вернуть в город особу, подозреваемую в столь страшном заболевании. Если твоя сестра будет признана здоровой, по запросу султана она тотчас же вернется домой.

Его слова показались мне разумными, и я решил донести их до Мариам как можно более доверительным образом, чтобы вернуть ей надежду. Харун спросил, можно ли сопровождать меня, и я не колеблясь ответил «да», хотя и был немало удивлен.

Мариам сказала, что счастлива видеть меня в добром здравии после столь долгого путешествия, но показалась мне еще более чужой, чем в нашу последнюю встречу, к тому же без единой кровинки в лице.

— Ну а как ты? — спросил я, рассматривая ее.

— Гораздо лучше, чем большинство моих соседей.

— Я надеялся, что по возвращении увижу тебя свободной.

— У меня здесь было много дел.

Горький сарказм, приведший меня в отчаяние два года назад, еще более усилился.

— Ты помнишь о моей клятве?

— Если ты ее сдержишь и не женишься, у меня не будет ни детей, ни племянников.

Харун держался позади меня, внимательно разглядывая то ручей, то охранника. В самом начале он робко поприветствовал Мариам и, казалось, совсем не слушал, о чем мы говорим. Как вдруг откашлялся и взглянул Мариам прямо в глаза.

— Если ты будешь так ко всему относиться, поддаваться унынию, то выйдешь отсюда, потеряв рассудок, и твое освобождение потеряет всякий смысл. Брат принес тебе добрую весть, итог своих хлопот во дворце.

Мариам немедленно успокоилась и без всяких насмешек и обид выслушала меня.

— Когда меня будут осматривать?

— Очень скоро. Будь постоянно готова.

— Я по-прежнему здорова. Они не найдут ни малейшего пятнышка.

— Не сомневаюсь. Все будет хорошо!

Покидая это проклятое место, я бросил на Харуна умоляющий взгляд: