Ласло Варгаши - Котёл

Президент вдруг покраснел, нажал потайную кнопку и стукнул кулаком по столу-

— Не позволю!

Вошли два вооруженных охранника.

— Арестовать Биткодовича, выбить из него признание. Российский шпийон!

Валик Колокольчик, тридцати лет, отслуживший когда-то в армии в соседнем селе, вспоминал службу, как драку после пьянки и если бы его спросили, хотел бы ты служить по контракту, он бы ответил просто: никогда. Тогда, на срочной службе, он ухаживал за стариками, сидел на пшонной каше и гороховом супе, пил грязную воду, подсоленную чайной пылью. Благо жена поддерживала. Год он как-то перекантовал и вернулся в семью.

А когда земляки рехнулись, начали рвать чубы друг другу, а потом взялись и за оружие, последовала команда призвать в армию всех от 18 до 65 лет, он драпанул в Россию на заработи.

Такую команду дал Пердуске-Хальцман по совету американского президента Бардака Оммамы, поскольку Пердуски не решался самостоятельно, без разрешения Бардака даже сходить к кому-то в гости. Поскольку мужчины от 18 до 65 лет не желали просто умирать на востоке, отказывались от призыва, любыми путями игнорировали указ президента о всеобщей мобилизации, то призыв пришлось разбить на несколько этапов опять же по указке Бардака ирз-за океана. Первая волна оказалась самой успешной. Из запланированных пятьсот тысяч военкоматы набрали пятьдесят человек. Схватили их, связали и в машину, закрытую брезентом.

Ребята, кто в сапогах, кто в домашних тапках, кто в кепке, кто вовсе без кепки, с куском хлеба и вареным яйцом в кармане, отправились на войну. Самое главное, чего у них не было — знаний материальной части, они сначала нажимали на кнопку, а потом на затвор, а пистолет держали дулом к животу. Через трое суток их накормили пшенной кашей без масла и соли и погнали на передовую. На передовой они выглядели как снопы на кольях.

Сепаратисты, террористы, просто их, бедных, сожгли. Вояки вернулись в родные места в гробах. Эти гробы как бы говорили матерям из Галичины: пожелаешь убить ближнего- сам убит будешь.

Великому, мудрому Пердуске-Хальцману пришла в дурную голову еще одна умная мысль: запустить вторую волну мобилизации. Он тут же ее согласовал с Бардаком. Карандаш в руках, бумага на столе, машинистка рядом, и новый указ вылупился, как очередной щенок от матери суки. Пердуске подмахнул и отправился в сауну, к проституткам. А указ о мобилизации в народ! Проучим москалей, айда на восток, — закричало все мужское население запада, а что касается восточных бойцов из Запорожья, Харькова, Днепропетровска, те стали обращать свои взоры на Коломойшу, который платит за каждого убитого десять тысяч долларов.

Но вторая волна мобилизации прошла так же бесполезно, бездумно, с большой кровью, как и первая. Но теперь матери организовались: ни одного сына в армию. Это не армия, это мясорубка. Кому она нужна эта мясорубка-

После второй неудачной мобилизации и ее эффективности на фронтах, Бардак решил приоткрыть долларовый карман Америки, но конгрессмены тут же прикрыли эту лавочку, и украинская армия получила вторую подачку в виде приборов ночного видения, новых бронежилетов, которые не пробиваются пулей, выпущенной из-за угла. А Пердуске настолько обрадовался, настолько пришел в необычное состояние, что начисто забыл о первых двух волнах мобилизации, а коли так, он морально подготовил себя к изданию третьего указа.

Третья волна мобилизации оказалась самой трудной и непродуктивной.

Валик приходил ночевать только в два часа ночи, а утром, с рассветом, с авоськой в руках, отправлялся далеко, желательно в лесные массивы, где гуляли только белки. Спустя несколько дней в лесах появлялись молодые люди тоже с авоськами, в которых прятали кусок хлеба, да кусок сала или колбасы и бесцельно бродили, считая деревья — ели отдельно, сосны отдельно. Потом сходились, знакомились друг с другом, переходили к взаимно интересующим друг друга разговорам, которые сводились к одному: стоит ли идти, умирать за интересы Пердуске-Хальцмана, Коломойшу, Кролика — Яцека и Юлю Капительман. Стоит ли убивать родных братьев- Если на небольшой городок определялась цифра в 1500 человек, то набирали (отлавливали, как овец) 150. И это было огромное количество, но Хальцман проявлял недовольство и свою обычную жестокость: он стучал кулаком по столу, произносил: не позволю, выкатывал глаза (в это время больше всего смахивал на Хальцмана), увольнял военкомов и даже предавал их суду за саботаж. Он ловил себя на том, что ему, тяжело управлять хохлами: упрямые, придурковатые, карьеристы и продажные шкуры. Это с одной стороны, а с другой…их не жалко. Пусть убивают друг друга и чем больше, тем лучше. «Если Ленин ненавидел рхуских, то я ненавижу украинцев, тяжелые люди. Обязательно нагадят тому человеку, кто сделал для них добро. В моей администрации пятьсот шестьдесят три человека, а евреев только пятнадцать. Вот почему у меня беспорядок. Надо все поменять. Другое дело у Кролика, в его Кабмине еврей на еврее сидит и евреем погоняет, и результаты видны, а у меня — содом, а не администрация президента».