Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Пересказывая эти слова в Спецотделе, куда близкий друг среднего сына Петра Степановича обычно сообщал подобную информацию, он еще не понимал, что вышел на шпионское гнездо, но товарищам из Спецотдела сразу все стало ясно: это было типичное высказывание американского шпиона. Когда в 1950 году воинскую часть среднего сына Петра Степановича отправляли в Германию, его самого оставили в Днепропетровске, чтобы держать подальше от Америки, и продолжали собирать агентурные сведения о нем, читать его переписку с отцом, Оксаной, тетей Галей (по-украински). Спешить чекистам было некуда, хорошие сержанты тоже были нужны. И вообще интересней было удивить шпиона неожиданностью, преподнести ему, так сказать, сюрприз. Его арестовали на рассвете того дня, когда он должен был получить документы о демобилизации.

Судила тройка, был адвокат – безликий старикашка с палкой, но не мог же он всерьез защищать человека, обвинявшегося в шпионаже в пользу американской разведки, да еще и подозревавшегося в украинском национализме. Средний сын Петра Степановича молча слушал обвинения, тоже прекрасно понимая, что защищаться бесполезно, сказал лишь: «я не виновен» и замолчал. Адвокат попросил суд принять во внимание молодость подзащитного и дать ему только 10 лет строгого режима.

Петр Степанович выслушал рассказ старшего сына молча, с каменным лицом. Они сидели вдвоем на кухне, старший сын, не выдержав этого молчания, встал и, повернувшись спиной к отцу, стал мыть посуду.

– А тебя это может затронуть? – внезапно нарушил молчание Петр Степанович. – Как брата американского шпиона? Ты же по такой специальности учишься!

– Не знаю. Может, и затронет. Но пока никто ничего не говорил. По-моему, они сами не верят в это шпионство, просто у них есть разнарядка, сколько человек надо посадить каждый год. Это же дармовая рабочая сила.

– А почему твой брат пишет о каких-то зачетах – четыре дня за один? Ты понимаешь, что это значит?

Старший сын Петра Степановича долго молчал. Потом сказал.

– Это значит, что мой брат работает на урановых рудниках. В Певеке, на Чукотке.

Вся посуда была вымыта, и старшему сыну Петра Степановича пришлось повернуться лицом к отцу. Тот сидел все с тем же неподвижным каменным лицом, и по нему текли слезы.

Младший сын Петра Степановича в то время еще учился в школе. Школы во время войны сделали, как до революции, – отдельно мужские, отдельно женские, младший сын Петра Степановича пошел в первый класс уже в мужскую школу. Петр Степанович не знал, что об этом думать. Когда он учился в реальном училище, там женского пола не наблюдалось, может быть, и надо было вернуться к тем временам? Не так уж было и плохо, если не считать эксплуатации человека человеком. А с другой стороны, Петр Степанович уже отвык от того, к чему привык при царе, и теперь всякие нововведения старых порядков вызывали у него, как у человека критически мыслящего, недоумения и даже едкие замечания.

К ним иногда захаживали в гости двое военкоматских, бывшие сослуживцы первого мужа Любови Петровны, из одного с ним военного училища. Они всю войну прошли, а теперь работали на заслуженном отдыхе в военкомате в чине то ли майоров, то ли подполковников. Любовь Петровна, когда встречала кого-нибудь из них на улице, упрекала:

– Коль, что-то вы меня совсем забыли. Зашли бы, посидели, вспомнили молодость.

Вот они и заходили. Петр Степанович любил с ними покалякать, и тон его при этом был покровительственно-иронический. Все-таки он был старше их лет на десять и, конечно, умудреннее.

– А, золотопогонники пришли! – говорил Петр Степанович, вернувшись с работы и застав гостей уже за столом с Любовью Петровной, по крайней мере, после первого чокания.

– Здравствуйте, господа офицеры! – Он подсаживался к столу.

– Как вошел в комнату, сразу не разобрался, думал, снова Деникин заявился, и меня сейчас будут в тюрьму брать.

Они не обижались, даже смеялись:

– Мы только мобилизовать можем, сажают другие. Также и с сыном иногда разговаривал:

– Ну, как там у тебя дела в мужской гимназии? Закон Божий еще не ввели?

Школьными делами сына больше Любовь Петровна занималась, да и ей не приходилось в них особенно встревать. Сыновья Петра Степановича, как один, в школе учились хорошо, особых забот с ними не было. За всю учебу родителей только два раза вызывали к директору школы, и то не по учебным вопросам, а по политическим. Первый раз – с целью выявления националистических настроений, это еще до войны было, когда старший сын нарисовал желто-голубой пейзаж. А второй раз – уже теперь, по совсем смехотворному поводу.