Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Только еще через день вызвал он на допрос Петра Степановича. Спрашивает:

– Где вы были во время Деникина?

Пустяки, такие вопросы Петру Степановичу уже задавали.

– В каторжной тюрьме сидел, – отвечает и удостоверение показывает, всегда с собой брал в таких случаях. Слово по слову – туча с Деникиным разошлась.

С Деникиным не вышло, переходит Мыкола к другим каверзным вопросам.

– Правда ли, что вы в течение года взяли из совхозного свинарника семь откормленных свиней и зарезали их для себя?

– Нет, неправда.

– А сколько же взяли?

– Ни одной не брал.

– А зачем же в протоколе написано?

Видит Петр Степанович, что человек не верит, а он – ей-богу – ни одной свиньи не брал. Как-то был случай, что в начале года директор ему в счет зарплаты выписал поросенка, но кучер умудрился и тому хребет переломать, пока довез. Как могло случиться, что этот недовезенный поросенок в протоколе превратился в семь откормленных свиней?

Один день вызывают Петра Степановича из антисанитарной общей камеры, другой, третий. Чего только не спрашивали.

– А откуда вы знаете Папена?

– Да я его не знаю, он умер уже давно.

– Как же умер, когда о нем в газетах пишут?

– Да то другой Папен. То Дени Папен, который изобрел паровой двигатель, но его тогда не признали. А уже потом Джемс Уатт.

– А с Джемсом Уаттом у вас была переписка?

Бился он с Петром Степановичем, бился – ничего не добился. Или выпускать надо, или отправлять в Харьков – там добьются. Но выпускать-то он сам не имеет права. А доложить начальству, что не нашел никакой вины, – что же он тогда за уполномоченный? Вот незадача!

Видя, что дело затягивается, встревоженная Катя, вызвав срочно бабушку из Змиева, съездила на один день в город Сталино, столицу индустриального Донбасса. Там теперь, после переноса столицы Украины из Харькова в Киев, работал чуть ли не самым главным начальником по партийной линии брат Петра Степановича Василий Степанович. Катя каким-то образом добралась до Шуры, Шура поговорила с мужем, а он – мы не знаем с кем, но только Мыколу Свиридова вызвали к вышестоящему начальнику товарищу Подгаре и сказали ему, что, вероятно, предъявленные Петру Степановичу обвинения сильно преувеличены, и никакого хода этому делу давать не надо.

Вечером пришел Мыкола домой и говорит Горпине Прокофьевне:

– Выпустили твоего Петра Степановича, пусть больше не попадается.

В самом деле, и месяца не просидел, выпустили, отобрав подписку о невыезде. Петр Степанович даже обиделся немного. То такая строгость, а то вдруг, – иди домой… Где здесь логика? Если его забрали в камеру из-за опасения, что он мог убежать, так он не собирался. Пока он сидел в камере, он вообще рассудил, что 90 % арестованных и подозреваемых в преступлениях не думают о побеге, только 10 %, возможно, думают и всего 1 % разбежался бы, если бы мог. Зачем же тогда арестовывать? А какая запись у него теперь прибавится в послужном списке? Он собирался еще лет двадцать пять служить, а у него уже сейчас не трудовая книжка, а волчий билет. Через несколько дней приходит бумага:

Постановление

1936, ноября 19 дня я, п/о уполном. Задонецкого Р/О НКВД, мл. лейтенант госбезопасности Свиридов, рассмотрев следственный материал по обвин. быв. агронома Задонецкого сах. завода К. Петра Степановича 1896 года, нашел, что первичные материалы дирекции завода и предварительное расследование являются преувеличенными, не соответствуют действительности и что при вторичном опросе свидетелей и производстве очной ставки свидетели опровергают свои предыдущие показания и что для привлечения гр. К. Петра Степановича к судебной ответственности материалов недостаточно, а по сему

Постановил

Следственный материал на гр. К. Петра Степановича производством прекратить, подписку о невыезде аннулировать.

П/о уполномоченный

Мл. лейтенант Свиридов

Утверждаю Нач. р/о НКВД

Ст. лейтенант госбез. Подгара

Печать

Вот что значит родиться в рубашке!

Запись в трудовой книжке теперь будет изменена, но когда Петр Степанович смотрит внимательно в зеркало, то видит новые неприятные перемены: на щеках вылазит значительно больше седины, чем было еще совсем недавно; под глазами оттопыриваются мешки причудливого буро-сине-бледного цвета, а если отвести пальцами мешок, а потом отпустить, то складочка долго не расправляется. И много других неприятностей открывает на своем лице Петр Степанович, помимо описанных. А вне зеркала он чувствует себя еще хуже: печет изжога, в правом боку колики – и там, где легкие, и там, где печень. Сердце ноет, и чувствуются явные перебои; в суставах ног как будто бы черви копошатся, поясница побаливает, – видать, почки не в порядке.