Мариуш Вильк - Дом над Онего

От бабки Федосии, урожденной Серых, жены деда Дмитрия, досталась Клюеву кровь новгородских бояр и Псалтирь с позолоченным обрезом, по которому мама училась читать. После ареста поэта в 1934 года Псалтирь остался в его московской квартире.

Мать Клюева, Прасковья Дмитриевна, заслуживает отдельного рассказа. Николай Алексеевич посвятил ей лучшие свои произведения, в том числе «Избяные песни» — вершину зрелого периода творчества и свою лебединую песнь — «Песнь о Великой Матери».

Для Клюева мать была Богом. А точнее — целой бабьей Святой Троицей, в которой поэт объединил славянскую Мать-Сыру-Землю, христианскую Богоматерь и родную маму Парашу. Другими словами, вместо патриархального Отца, Сына и Святого Духа Клюев создал женскую версию единства в трех лицах, вернувшись тем самым к матриархальным истокам. Ведь наше Начало — не Слово, отнюдь не Слово, как утверждают жрецы (то есть мужчины!), а темная, молчаливая и влажная пещера. Все религии были потом.

Сама Прасковья Дмитриевна исповедовала старообрядчество, так и сына воспитывала. Читала ему священные книги раскольников, произведения Иммануила бен-Якова [164] Иммануил бен-Яков Бонфис — врач, математик, астроном, астролог XIV в. (которого официальная Церковь считала чернокнижником), послания протопопа Аввакума и песни Петра III, а также индийское евангелие, то есть — говоря словами Клюева — соль души русской, которая и просолила его до мозга костей, до самых глубин духа и голоса. Благодаря маме, знаменитой плакальщице и сказительнице былин, поэт еще в детстве познакомился с северным фольклором, узнал свадебный обряд и обряд искупления, заклятия, силу лекарственных трав и тайну загробной тропы. Последнюю матушка показала ему уже после смерти. Во сне.

А было это так. Прасковья Дмитриевна умерла 19 ноября 1913 года. Клюев так сильно переживал ее смерть, что упал без чувств на солому у печки и три дня лежал бездыханный. Проснулся он с жутким криком, словно родился заново. И действительно это было его второе рождение. Потому что мать пришла к нему в этом летаргическом сне и показала путь человека от момента кончины к миру вечному. К сожалению, утверждал поэт, нет таких слов в человеческом языке, которыми можно было бы о нем поведать… В «Поддонном псалме», написанном несколько лет спустя, Клюев, видимо, пытался передать свой мистический опыт, но тщетно: бледная тень где-то между словами.

Позже Прасковья Дмитриевна не раз навещала сына во сне. Как правило, предостерегала его от опасности. Например, в 1932 году она появилась на Пасху у Надежды Христофоровой [165] Надежда Федоровна Христофорова-Садомова (1880–1978) — певица, вокальный педагог. в Москве, где Клюев в то время жил, и предсказала ему, что он обезножит. Христофорова вспоминала потом, что сама слышала из другой комнаты женский голос, сказавший ей: «Христос Воскрес». Через пять лет в томской тюрьме у Клюева отнялись обе ноги.

Если фигуру матери Николай Алексеевич всю жизнь мифологизировал, то об отце обычно умалчивал. Алексей Тимофеевич, бывший урядник (чин младшего полицейского), а потом завсегдатай винного ларька, даже на фотографиях не вызывает симпатии. Трудно поверить, что этот полный мужик, на вид типичный деревенский коновал — отец величайшего мистика русской литературы.

Что ж, расплодиться способна любая боярышница… Ума тут не надо. А вот быть духовным отцом — непросто. Отнюдь.

Ночь на Ивана Купалу

Летнее солнцестояние… Языческая пора гуслей, русалок и волшебства. Время сбора ведьминских трав: белладонны, девясила и ивана-да-марьи, купальницы, коровяка (называемого тут медвежьим ухом) и папоротника, а также знаменитой тирлич-травы (сорт северной генцианы), за которой, согласно местным поверьям, прилетали в обличье сорок на остров Иванец (близ Кузоранды) ведьмы с самой Лысой горы, что под Киевом. На острове сороки обращались в голых девок и соблазняли юношей из окрестных сел. От бесовских искушений спасала плакун-трава, которая якобы выросла из слез Богоматери. Корень ее также собирают в ночь на Ивана Купалу.

(Кстати, в ведьминских травах следует разбираться не только тем, кто их собирает, но и тем, кто о них пишет, чтобы не получилась какая-нибудь ерунда. Как, например, у Адама Поморского [166] Адам Поморский (р. 1956) — польский переводчик с русского, немецкого, английского, белорусского, украинского; эссеист, литературный критик. , который в свое время при переводе «Погорельщины» Клюева перепутал волчью ягоду с… плакун-травой. Интересно, что бы с ним стало, ошибись он так не на бумаге, а в жизни?)