Зархуна Каргар - Зари. Мне удалось убежать

Наконец-то мы добрались до автобусной остановки, где местные жители продавали хлеб, но пыль, которой я наглоталась, заглушила мой аппетит. Там мы сменили наш российский грузовик на меньший, японский, на котором должны были проделать остаток пути до нашей цели — Пешавара. Пакистанские военные, охранявшие границу, знали, что мы беженцы, незаконно приехавшие в Пакистан, но между ними и водителями была договоренность. Наш водитель заплатил им, и мы продолжили путь. У нас был номер телефона друга моего отца, который жил в Пешаваре, и когда мы позвонили ему, он сообщил нам, где остановился отец. Когда мы приехали на место, отец уже ждал нас.

Я привыкла видеть его гладко выбритым, пахнущим лосьоном после бритья и одетым в современный костюм. Раньше он всегда улыбался, но сейчас выглядел постаревшим и осунувшимся. На нем была традиционная темно-зеленая одежда — шаровары и туника. Мои родители обнялись и долго так стояли, не в силах сдержать слезы. Мы, девочки, тоже плакали и прижимались к отцу. Наш братик тогда был еще слишком маленьким, чтобы понять смысл происходящего, а младшая сестра даже не проснулась. После этого отец несколько часов просидел, держа ее на руках. Она долго не просыпалась, мы заволновались, но мать сказала, что долгая дорога утомила ее и она должна отдохнуть. Отец в присутствии остальных женщин поблагодарил мою мать за то, что она сумела благополучно вывезти детей, и назвал ее настоящей героиней.

Наконец я получила возможность принять горячий душ и сменить одежду. Запах лекарства от вшей пропал, как и сами паразиты. Думаю, пыльная дорога убила их вернее всяких лосьонов. Вечером моя маленькая сестра проснулась, мама выкупала ее и накормила, а потом мы поужинали традиционным пловом с ягненком и шпинатом. Еда показалась мне невероятно вкусной, я была на седьмом небе от счастья после встречи с отцом, но, вспоминая тот вечер, я понимаю, что не могла вполне осознать, как мы рисковали, чтобы добраться туда. Сейчас я часто благодарю Аллаха за то, что он оберегал нас во время нашей долгой поездки в старом грузовике.

После ужина жена друга моего отца подошла к моей матери.

— Дорогая сестра, ты понимаешь, что теперь ты в Пешаваре?

Моя мать ответила, что она, конечно же, понимает это.

— Сестра, ты должна знать, что наша жизнь сильно отличается от той, которую вы вели в Кабуле, — сказала эта женщина.

Моя мать не поняла, что она имела в виду, и попросила объяснить.

— Наши обычаи очень строгие, а твои дочки одеты неподобающим образом. Им нужно носить хиджаб и закрывать лицо.

Когда моя мать начала протестовать, говоря, что мы еще дети, хозяйка ответила, что в Пешаваре мы считаемся взрослыми женщинами и нам опасно появляться на людях в той одежде, в которой мы ходили в Кабуле.

На следующий день, пока отец искал квартиру, которую мы могли бы снять, мать пошла на базар и купила нам традиционную одежду. Первый раз в жизни я ощутила, что такое неравенство. В Кабуле правила, налагаемые на женскую одежду, не сильно ограничивали нас. Я вынуждена была покрывать голову шалью, когда выходила на улицу, а когда шла в школу, то одевала длинный черный хиджаб, но мне все же позволяли носить джинсы, брюки, а также блузки и свитера. Я привыкла к брюкам, а теперь мне приходилось носить шаровары. Хоть я не имела ничего против них, сама мысль о том, что я обязана делать что-то, была мне противна. Я спросила, могу ли я носить джинсы с традиционной туникой, но мне сказали, что это невозможно. Самым ужасным было то, что я должна была носить шаль, которая называлась чадра и полностью скрывала мою голову и лицо так, что видны были только глаза. Для одиннадцатилетней девочки это было слишком. Такая одежда была привычной для пакистанских женщин и девочек, но не для меня. Во времена коммунистического режима в Афганистане, в моем раннем детстве, женщины не должны были следовать строгим правилам в одежде. Потом пришли моджахеды и заставили женщин носить хиджаб черного цвета — это относилось даже к беженкам. Я замечала, что моджахеды по-разному относятся к афганским и пакистанским женщинам. Они презирали афганок, называя их «кабулис», имея в виду, что те были жительницами страны, не придерживавшейся всех законов ислама и не налагавшей на женщин строгих ограничений. Любой, кто видел нас, сразу понимал, что мы беженки — нам приходилось носить черный хиджаб, в то время как местные жительницы могли носить одежду любого цвета при условии, что их головы покрыты.