Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

14 ноября 1942 года. Союзники высадились в Алжире. Дюпре рассказал, как феерически быстро – за один день! – они взяли город и стали хозяевами страны. Обошлось несколькими пушечными выстрелами. Когда англичане и американцы маршировали по улице д’Исли, народ ликовал. Сержан передал на словах, что не забыл обо мне и я смогу вернуться, как только он найдет замену. Единственное, чего я не понимаю – Дюпре и Сержан, впрочем, тоже, – это как американцы могли назначить верховным комиссаром Дарлана [84] , который верно служил Петену и выступал за сотрудничество с немцами. Нельзя было позволять этому человеку безнаказанно «менять окрас».

31 декабря 1942 года. Я заканчиваю год в состоянии полной неопределенности. Ждал приезда Сержана или хотя бы Дюпре. Не явился ни тот ни другой. Что происходит? Почему они так задерживаются, неужели забыли обо мне? Время тянется невыносимо медленно. Я десять дней не уходил со станции – боялся пропустить долгожданных гостей. С наступлением ночи возвращается тот самый голос, хотя погода стоит безветренная.

7 января 1943 года. Наконец-то приехал Сержан. Я ждал его, как Мессию, но привезенные им новости так плохи, что лучше бы он вовсе не появлялся. Патрон захотел сам ввести меня в курс дела. В конце декабря Дарлан был убит молодым участником движения Сопротивления. Его схватили, судили (процесс длился всего час!), приговорили к смерти и через два дня расстреляли. Вишисты назначили преемником Дарлана генерала Жиро. Первым его решением был отказ в помиловании, о котором просило Сопротивление. Потом он заявил, что поддерживает расовые и антисемитские законы и не закроет концентрационные лагеря на юге страны, где в ужасающих условиях содержатся тысячи евреев, участников Сопротивления и испанских беженцев. Мне нельзя возвращаться. Я чувствую себя совершенно потерянным, прошу Сержана растолковать мне ситуацию, он отвечает, что понимает не больше моего. «Не отчаивайтесь, Каплан, я заменю вас при первой возможности, – обещает он и добавляет, заметив на моем лице скептическое выражение: – Терпение, друг мой, терпение, нужно быть философом».

Так вот зачем люди придумали философию… Она учит смирению.

5 февраля 1943 года. Меня одолевает скука. Я впал в оцепенение. Разваливаюсь на куски. Ничего не хочу. Ничего не делаю. Не сплю, не ем, не умываюсь. Сижу на пороге дома, вглядываюсь в застывший пейзаж и жду. Вдруг случится что-нибудь неожиданное – солнечный луч пробьется сквозь тучи, птица вспорхнет на дерево или зазвучит тот волшебный женский голос.

Я прилагаю немыслимые усилия, чтобы написать эти строки.

Я завел часы и выставил время – просто так, наугад, чтобы видеть, как движется секундная стрелка, и чувствовать себя живым.

Где сегодня мои друзья?

25 февраля 1943 года. Дюпре сообщил потрясающее известие. Три недели назад немцы сдались под Сталинградом. На всей земле я один ничего об этом не знал. Сто тысяч пленных! Русская зима одержала очередную победу. Колесо повернулось. Гитлер проиграет. Наверняка проиграет. Но когда? И почему мне кажется, что я сдохну прежде, чем это случится? Я чувствую себя бесполезным существом и больше не верю, что выполняю священный долг.

8 марта 1943 года. Дождь идет не переставая уже три дня. Небо над головой выглядит таким унылым, что хочется взять револьвер и выпустить в голову всю обойму. Это никогда не кончится. Я пропал, меня забыли в этой дыре. Я умру здесь, на этом глупом мысу. Если бы я не струсил и отправился сражаться в Испанию, скорее всего, был бы уже мертв.

Я, как и мой тезка из романа «Процесс», заперт в логичном, но непонятном мире. Я спрашиваю себя, какой высший разум организует его, какая логика им управляет? Я трачу все силы, кладу жизнь на то, чтобы задать правильный вопрос и найти на него ответ, потому что на все остальные мучительные вопросы ответов не существует.

9 марта 1943 года. Сон по-прежнему бежит от меня. Кажется, я проспал часа два, не больше, и то ли во сне, то ли наяву занимался любовью с Кристиной. А может, смотрел со стороны, как занимаюсь с ней любовью. Я уверен, это была она, хотя лица не разглядел, но узнал голос, запах, цвет кожи. Где она?

4 июня 1943 года. Уровень гаметоцитов не снижается ни при монотерапии хинакрином, ни в сочетании с премалином. При приеме того или другого лекарства раз в неделю, от полутора до трех доз в зависимости от возраста больного, результаты оказались удовлетворительными. У пациентов, получавших премалин S, гаметоциты и – главное – плазмодии [85] снижались, что не остановило сезонную эпидемию малярии.