Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)

Посидев с полчаса, Д. поднял голову и сказал себе: «К Зиночке! Только она мне посочувствует! Только она меня утешит!»

Выбежав из парадного, Д. стал голосовать проносящимся мимо него такси. Но все такси были заняты. Наконец появилась свободная машина с зелёным огоньком. Д. вытянул перед ней руку. Машина остановилась. Шофёр приоткрыл окошечко и спросил, куда надо ехать. Д. объяснил, куда. «Далеко, – сказал шофёр, – у меня кончается смена, я не успею». Окошечко захлопнулось. Такси отъехало. Д. захотелось смачно, по-гошински матюгнуться, и он с трудом сдержался. Тотчас же рядом с Д. остановились тёмно-синие «Жигули». Водитель высунул из кабины голову.

– Вам в какую сторону, гражданин?

Д. уселся рядом с водителем.

– Нельзя ли поскорее? У меня, знаете ли, чрезвычайные обстоятельства. Мне обязательно нужно успеть. Понимаете, обязательно!

Д. взглянул на часы. До закрытия кафе оставалось десять минут. Водитель нажал на педали, и машина рванулась вперёд. Езда была опасная. Чуть не сбили горбатую старушку, переходившую улицу. Чуть не раздавили лохматую собаку, выскочившую из подворотни. Чуть не врезались в затормозивший у перехода грузовик с металлоломом. А обгоняя шикарную, низкую, перламутрового цвета машину с дипломатическим номером и флажком на радиаторе, чуть не соскребли краску на боку новенького трамвайного вагона. Водитель трамвая – молодая блондинка с кудряшками на лбу – погрозила из-за стекла маленьким кулачком.

Подкатили к Зиночкиному кафе. Наскоро расплатившись с владельцем «Жигулей», Д. подбежал к дверям. Они были уже заперты. Поглядев на часы, Д. вздохнул. Опасная езда не помогла. «Самый мрачный день в моей жизни! – подумал Д. – Мрачнее, кажется, не было». Постояв у дверей, он перешёл на другую сторону улицы и стал ждать. После закрытия Зизи обычно считала выручку, потом кому-то её отдавала, потом переодевалась – снимала халатик и наколку, потом переобувалась – работала она всегда в мягких тапочках, чтобы ноги меньше уставали. На всё это уходило полчаса, а то и больше. И Д. терпеливо ждал. В сторонке от кафе у тротуара стоял «Москвич» цвета слоновой кости с кокетливым чёрным козырьком над передним стеклом и какими-то невиданными, пижонскими зеркалами по бокам кабины. В кабине сидел мужчина. Лица его издалека было не разглядеть. Время от времени он приближал к лицу руку. Видимо, он тоже кого-то ждал и нетерпеливо глядел на часы.

Наконец появилась Зиночка. Беретика на голове её не было, а зелёный плащик висел на руке. Д. обрадовался и хотел уж было помахать ей приветственно, но рука его застыла в воздухе. Зиночка вела себя странно. Не взглянув по сторонам и не заметив Д., она решительно направилась в сторону «Москвича» цвета слоновой кости. Д. хотел окликнуть её по имени, но почему-то сдержался. Когда Зизи подошла к «Москвичу», дверца машины открылась. Зизи уселась рядом с неизвестным мужчиной, и Д. увидел, как он поцеловал её в щёку. «Та-ак! – подумал Д. – Очень мило! Просто замечательно!»

«Москвич» лихо развернулся и уехал. Сквозь заднее стекло Д. успел увидеть, как коварная Зиночка положила голову на плечо мужчине.

– Та-ак! – вслух произнёс Д. и почему-то засвистел первую пришедшую ему на ум весёленькую мелодию.

Д. стоял на краю тротуара и, с беспечными видом покачиваясь на носках, всё свистел и свистел этот пошленький, бодренький мотивчик.

«Этому человеку можно позавидовать! – сказал бы, поглядев на него, какой-нибудь неудачник-прохожий. – Он вполне счастлив и совершенно собою доволен. Бывают же такие счастливчики! Всё у них получается, как надо, всё само плывёт им в руки! А тут бьёшься всю жизнь, как рыба об лёд, и ни черта не выходит, ни черта!» И небось этот прохожий ещё обернулся бы раза два с неприязнью и завистью на совершенно счастливого, до омерзения благополучного, самодовольно свистящего Д.

– Та-ак, – в третий раз сказал себе Д., перестав свистеть и покачиваться. И это должно было бы означать приблизительно следующее: «Ничего удивительного, ничего неожиданного в поведении Зиночки нет. Этого и следовало ожидать от особы с такой игривой чёлкой и с такими до неприличия соблазнительными ямочками на щеках. И вообще, это обычнейшая вещь, когда любимая женщина, не обращая на тебя внимания, влезает в какую-то неизвестную машину и спокойненько уезжает неведомо куда, ласково положив голову на плечо неизвестного и доселе вроде бы не существовавшего мужчины. Такое встречается сплошь и рядом, там и тут, и в прочих, даже весьма отдалённых местах. Такова жизнь, и против этого не попрёшь. И это ещё не худшее из того, на что вышеозначенная глубокоуважаемая жизнь способна. Так что надо поклониться ей вежливо и жить дальше. А если жить тебе больше неохота – не живи. Никто ведь тебя не заставляет. Жить или не жить – это твоё личное, совершенно интимное дело». Но на самом-то деле это самое «та-ак» ровным счётом ничего не означало, потому что потрясённый Д. в данный момент ровным счётом ничего не соображал и был похож на того самого человека, которого только что стукнули по темени очень пыльным, грязным мешком из-за угла и о котором почему-то все частенько вспоминают.