Арие Бен-Цель - Очень узкий мост

…В Рижском гетто, как и во многих других, существовала контрабандная сеть, через которую гетто снабжалось кое-каким продовольствием. Был ли отец Кфира простым покупателем или принадлежал к тем, кто действовал в этой сети – не ясно. Но при обыске у него были найдены продукты, и эсэсовцы решили, что через него смогут обнаружить всю сеть. Было известно, что поляки, работавшие в гетто, проносят туда еду и продают ее евреям за драгоценности. Нужно было «уточнить», кто именно проносил еду.

Всех поляков выстроили в ряд, вдоль которого медленно провели отца. Нетрудно себе представить, что ощущал стоящий в строю Антошка, когда отец приближался к нему…

Кфир помнил высокого, худощавого, лысеющего блондина в форме пожарного, которого они с отцом не раз встречали, гуляя по послевоенным улицам Риги. Между ним и отцом всегда происходила короткая дружеская беседа, озаренная каким-то особым теплом. Кфир хоть и был маленьким мальчиком, но чувствовал, что он был не из «наших», то есть – гой. Отец как-то пояснил, что Антошка, так звали пожарного, во время войны помогал евреям в гетто доставать еду.

…Отец прошел вдоль всего ряда и сказал сопровождавшему его эсэсовцу, что человека давшего ему еду в строю нет. Такой ответ, разумеется, не удовлетворил гитлеровцев – отца увели на допрос. Проводил его лично комендант Рижского гетто капитан СС Рошман. Тот самый, который фигурирует в книге Фредерика Форсайта «Досье “ОДЕССА”» [1].

О некоторых деталях допроса Кфир знал еще до встречи с Хаимом. Например, о том, что после ударов нагайкой по голым пяткам, отца заставляли прыгать со стула на пол. «Тебя словно пронзает тысяча иголок», – как-то сказал отец. Когда это не помогло вырвать признание, Рошман схватил тяжелую деревянную лампу и с размаху ударил ею отца по голове. После чего, как нетрудно догадаться, продолжать допрос было делом бессмысленным. Рошман махнул рукой и приказал кончать с арестантом. Эсэсовцы потащили отца наружу.

В это время рядом с ними остановился лейтенант СС Сервич, проезжавший мимо на мотоцикле. Сервич командовал заключенными лагеря принудительных работ «Лента», который находился около Риги. Он был известен среди евреев фразой: «Моих евреев не трогать».

Возможно, что и на этот раз он сказал то же самое, но очевидцы помнили другую фразу, спасшую отцу жизнь. «Он мне еще пригодится», – произнес Сервич.

Этот загадочный человек спас жизнь многим евреям. В детстве Кфир часто слышал разговоры о нем. Но никто толком не мог объяснить, почему он помогал обреченным узникам гетто и лагеря. По некоторым слухам, Сервич был евреем. 23 февраля 1987 года в израильской газете «Едиот Ахронот» была опубликована статья «Суровый командир концентрационного лагеря был… евреем», в которой эти слухи как будто подтверждались. Автор статьи Ноах Клигер рассказывал о судебном процессе над Сервичем, который проходил в 50-х годах. На суде выяснилось, что он родился в бедной еврейской семье в Шауляе. Родители отдали его на воспитание немцу, который вскоре увез мальчика в Германию…

…Хаим закончил свой рассказ лаконичной фразой: «Твой отец не раскрыл рта». Интересно, что Кфир ни разу не встречал Хаима среди многочисленных друзей и знакомых отца. И после этой случайной встречи на заводе тоже больше ни разу не встречался с ним, хотя жили они в одном городе.

Тот допрос не прошел для отца бесследно. Кфир с сестрой знали, что если он спит на правом боку, то можно шуметь совершенно безнаказанно – после удара деревянной лампой по голове отец потерял слух на левое ухо. Допрос оставил еще одну память о себе – грубый шов на голове, сделанный без наркоза врачом-евреем в гетто.

Случай сыграл свою роль и в маминой истории.

…22 июля 41-го года рано утром началась бомбардировка Киева. Детская кроватка сдвинулась с места от взрывной волны. В дверь постучала соседка, и мама услышала, как она сказала бабушке: «Софья Зиновьевна, война началась…»

О том, что в последующие дни происходило в Киеве, неоднократно описывалось историками и писателями. Бабушка Кфира, будучи натурой скромной и деликатной, со свойственной ей нерешительностью была близка к тому, чтобы остаться в городе. Если бы не ее кузина, честь и слава этой женщине, которая в буквальном смысле взяла на себя руководство семьей, не избежать бы его матери «Бабьего Яра» [2].

…Немцы вошли в город 19 сентября, в день рождения его мамы, что воистину символично. С пешей колонной беженцев, с самодельными рюкзаками, сделанными той самой кузиной, за несколько дней до этого вышли они из города. А впереди были товарные вагоны, шедшие на восток, бомбежки, вокзалы, различные населенные пункты и города, Полтава, Харьков…