Юрий Винничук - Танго смерти

Ярош вылетел из Стамбула раньше Куркова, но еще успел побывать с ним на знаменитом стамбульском крытом базаре, который поразил его своей бескрайностью. А когда Курков, которого пригласили еще и в Анкару, возвращался домой, в самолете рядом с ним сел невысокий тип, который все время щурился, словно ему кто-то в глаза светил, в любом случае что-то писателю не понравилось в его внешности, и он не стал вынимать из папки ноутбук, как это делал всегда, чтобы поработать над очередным романом, представив себе эти прищуренные глаза сбоку. Когда самолет взлетел, набрал высоту и появились стюардессы с тележкой, предлагая обед и напитки, незнакомец спросил у Андрея, будет ли он что-нибудь пить. Курков, который отличался мягким характером и привык вежливо общаться с кем бы то ни было, даже пьяницу выслушивать, почувствовал какое-то странное отвращение к этому человеку, ему совсем не хотелось вступать с ним в контакт, и он отрицательно покачал головой, а незнакомцу, видно, только того и нужно было, потому что он тут же попросил, чтобы Андрей взял еще одно виски, будто для себя, у него, мол, сегодня было слишком много эмоций, он должен расслабиться, а получив два стакана виски, человек выпил их одним махом и захрустел салатом. «Теперь он всякий раз, когда стюардессы будут развозить напитки, станет просить меня взять ему еще один стаканчик», – подумал Андрей, и тут же возникла здоровая мысль поспать – не будет же он его будить. Но как только писатель поудобнее уселся в кресле, незнакомец, который уже закончил свое хрупанье и чваканье, сказал:

– А я вас узнал. Вы же Андрей Курков, правда? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Нет, не скажу, что я вас читал, но за прессой слежу. Будем знакомы: подполковник СБУ Кныш.

Пришлось пожать ему руку и пробормотать принятые в таких случаях слова. Стюардессы появились снова, на этот раз они собирали мусор и остатки еды и наливали напитки, и снова Курков вынужден был обслужить своего соседа, мысленно решив для себя, что уж это в последний раз. Но он ошибся, ибо тот, выпив один стакан и смакуя второй, сказал:

– Я, видите ли, был в командировке… по службе… Не буду играть в кошки-мышки… у меня к вам есть несколько вопросов как к человеку… э-э, как бы это сказать… близкому нам…

– Что вы имеете в виду? Я в КГБ не служил.

– Вы должны были служить в КГБ, но отвертелись. Это нам известно. Но вы были на пенитенциарной службе… охранником в тюрьме. Значит, вы наш.

– Больше я вам виски не возьму, потому что вы начинаете нести чушь.

– Ну, извините, если я некорректно выразился. Виски, конечно, свое дело сделало. Но я все же надеюсь, что вы нам поможете. Сейчас мы с вами по одну сторону баррикад.

– Каких баррикад? Не вижу никаких баррикад.

– Ну, я читал какое-то ваше интервью, где вы сказали, что считаете себя патриотом Украины, а к России не чувствуете никаких сантиментов. Поэтому я и обращаюсь к вам исключительно как к патриоту Украины. Потому что и я патриот.

– А когда вы служили в КГБ, тоже были патриотом Украины?

– Ценю ваш юмор. Но давайте ближе к делу. Нас интересует профессор Ярош. В частности, его исследования Арканума и некой книги, которая вызывает у нас интерес. Не знаю, заметили ли вы в читальном зале национальной библиотеки скромного человека с лупой…

Курков с удивлением посмотрел на спутника, похоже, он был одним из тех трех читателей, изучавших какие-то старые издания.

– Это были вы?

– Да, – кокетливо опустив глазки, сказал Кныш, – я просматривал турецкий атлас Украины Эвлии Челеби. Очень занятный путешественник. У нас его частично перевели. Но, конечно, меня не атлас интересовал, а то, что говорилось у меня за спиной. По-турецки я ни бум-бум, а с английским у меня, знаете, как и у всех выпускников советских школ, тоже не лучшие отношения. Я, как та собака, все понимаю, а сказать не могу. То есть на бытовом уровне – нет вопросов… как говорится, гавмач, гавдуюду, мейаспик, сенкюверимач и т. д. В общем, то, о чем вы говорили в зале, я понял. Но меня интересует то, о чем говорилось в святая святых…

– Как я вас понимаю, – улыбнулся Курков. – Более того – сочувствую. Но я хочу спать.

После этих слов он вытянул ноги, насколько это было возможно, сложил руки и, откинув голову, прикрыл глаза. Постоянные перелеты воспитали в нем уже неискоренимую привычку чувствовать себя в самолете, как дома. Он с каким-то самодовольством, прежде чем уснуть, прислушивался к очередному грохоту тележки и бульканью напитков.