Иэн Макьюэн - Искупление

Все утро, выполняя привычные обязанности, Брайони думала об этом сообщении. Она не видела Лолу с того самого лета, поэтому невеста у алтаря представлялась ей тщедушной пятнадцатилетней девочкой. Помогая выписывающейся пациентке, пожилой даме из Ламбета, собирать чемодан, Брайони старалась сосредоточиться на ее жалобах. Дама сломала палец на ноге, ей велели двенадцать дней не вставать с постели, а она пролежала всего семь. Посадив пациентку в кресло-коляску, санитар увез ее. Отрабатывая смену в моечной, Брайони сделала в уме кое-какие подсчеты. Лоле сейчас двадцать, Маршаллу скоро двадцать девять. В самом факте их женитьбы не было ничего удивительного; ее шокировало то, что этот брак служил доказательством. Он стал возможен благодаря ей.

В течение всего дня, снуя вдоль коридоров по отделению, Брайони с новой силой ощущала знакомое чувство вины. Она скоблила освободившиеся тумбочки, помогала мыть карболкой кровати, мела и мыла полы, моталась по поручениям начальства на аптечный склад и в канцелярию с удвоенной скоростью, не переходя при этом на бег, помогала в отделении мужской терапии делать перевязку после вскрытия фурункула и прикрывала Фиону, которой пришлось пойти к стоматологу. В этот первый действительно теплый день мая она вся взмокла под своей накрахмаленной формой. Но единственное, чего ей хотелось, это, отработав смену, принять ванну и проспать до следующей смены. Впрочем, Брайони понимала, что это бесполезно. Какой бы тяжелой и грязной работой она ни занималась, как бы хорошо и усердно ее ни выполняла, какую бы хорошую память ни оставила по себе со временем в аудиториях и на спортивных площадках колледжа, она никогда не сможет возместить ущерб, который причинила. Ей нет прощения.

Впервые за много лет ей захотелось поговорить с отцом. Его отстраненность она всегда воспринимала как должное и ничего не ждала. Может, посылая ей письмо с таким специфическим сообщением, отец хотел дать понять, что знает правду? После чаепития, несмотря на крайнюю нехватку времени, она направилась к телефону-автомату, находившемуся за больничной территорией, неподалеку от Вестминстерского моста, и попыталась дозвониться к нему на службу. Телефонистка соединила ее с любезным гнусавым голосом, после чего связь прервалась, пришлось набирать номер снова. Но срыв повторился, а на третий раз после слов: «Сейчас попытаюсь соединить» – на линии вообще воцарилась полная тишина.

К тому времени у нее кончились монеты и пора было возвращаться в отделение. Она постояла немного возле телефонной будки, любуясь огромными кучевыми облаками, плывущими по бледно-голубому небу. Вспухшая от весеннего паводка река несла воды к морю, отражение облаков и неба на ее поверхности играло серыми и зелеными бликами. Биг-Бен, казалось, нескончаемо заваливался на фоне движущегося неба. Несмотря на выхлопные газы, в воздухе витал запах весенней свежести – то ли скошенной в больничном саду травы, то ли молодой листвы растущих вдоль реки деревьев, Хотя воздух сверкал на солнце, ощущалась чудесная прохлада. Ничего более приятного она не видела много дней, а то и недель. Слишком много времени приходилось проводить в помещении, пропитанном запахами дезинфекции. На обратном пути Брайони повстречались два молодых офицера, врачи из военного госпиталя, располагавшегося на набережной Миллбэнк, они дружески улыбнулись ей. Она опустила взгляд, тут же пожалев, что хоть как-то не ответила на их приветствие. Не обращая внимания ни на что вокруг, они пошли через мост, занятые разговором. Один из них высоко поднял руку, словно показывая, как достает что-то с полки, и его спутник рассмеялся. На середине моста они остановились, с восхищением глядя на проплывавшую канонерку. Брайони отметила, как свободны и жизнерадостны офицеры медицинской службы, и ей захотелось хоть с опозданием улыбнуться им в ответ. Значит, в душе ее еще теплились, казалось бы, напрочь забытые чувства. Она опаздывала, и теперь у нее не было иного выхода, кроме как побежать, несмотря на отчаянно жмущие туфли. Сюда, на грязный, не промытый карболкой тротуар, власть сестры Драммонд не распространялась. Не было ни пожара, ни кровотечений, но, совершая пробежку до больничных ворот со всей возможной в туго накрахмаленном переднике скоростью, она испытала удивительное, почти физическое наслаждение – словно вкусила глоток свободы.

Теперь больница погрузилась в усталое ожидание. В ней оставались только желтушные моряки. Сестры с восторгом и упоением обсуждали их: то, как строго они соблюдают дисциплину, даже находясь на больничных койках, как штопают носки, как, несмотря ни на какие уговоры, сами стирают белье и сушат его на струнах, протянутых вдоль радиаторов. Те, кто оставался пока лежачим, терпели жуткие мучения, но ни за что не просили принести утку. Было сказано, что порядок в палатах моряки поддерживают сами: подметают и моют полы тяжелыми швабрами. Такая аккуратность мужчин была девушкам в диковинку, и Фиона заявила, что ни за что не выйдет замуж за человека, не прошедшего службу в королевском флоте.