Ласло Немет - Избранное

На следующий день он принялся за работу еще в полной темноте. Он копал землю с ожесточением: пусть еще три-четыре дня хотя бы не будет снега, он все закончит при таком темпе. Отработает оставшиеся десять пенге — и потом всю жизнь будет плеваться, коли услышит где-нибудь про улицу Альпар. Но через час-два яростной работы лопата в его руках замерла. Он постоял, опершись на нее, потом сел на землю, обхватив колени и глядя на вздутые животы облаков. Его не беспокоило даже, что женщины, вытрясающие пыль на террасе, показывают друг другу на этого лодыря.

Так же он бастовал и с утра в канун рождества, когда хозяйка позвала его: «Я вижу, вы скучаете, Лайош. Идемте-ка с нами, поможете елку принести». Еще неделю назад ему стало бы стыдно, если б в рабочее время ему сказали: что, мол, скучаешь? Сейчас он равнодушно стряхнул грязь с башмаков и, засовывая руки в рукава пальто, побрел не спеша следом за женщинами. Он не спешил их догнать: пускай себе, не в кино идут, как когда-то, когда они рука об руку бежали с горы. Закрыли уже то кино, куда они вместе могли бы пойти.

На Сенной площади в лабиринте ларьков толпился народ. Женщины победнее выходили с рынка, неся под мышкой перевязанные елочки, в другой руке у них висели сумки, туго набитые рождественскими товарами. Были среди сумок и плетенки, с какой он убежал с Большого рынка от той женщины с узлом волос на затылке. Легко было тогда: в лесу приволье, сестра при месте, помогала ему. Теперь не прожить так легко, холод погонит его на рынок, на вокзал, и рано или поздно все равно быть ему в кутузке. «Глядите-ка, Лайош, ваш приятель», — сказала Тери, когда они свернули в один переулок из будок и ларьков. И в самом деле, там, меж двумя будками, почти спрятавшись в щель, стоял Корани. В продранных бриджах, заросший щетиной, с синим лицом, он выглядел куда более жалким, чем летом или хотя бы в день переезда. Он тоже заметил Лайоша и выдвинулся было из своей засады. Но во взгляде Лайоша словно сверкнул нож, который он стиснул в кармане. Корани или неверно понял этот взгляд, или стал уж очень трусливым: он отступил назад. «Не узнаете приятеля, Лайош? — сказала Тери. — Это тот, который к вам приходил, когда мы переезжали». «А вовсе и не тот», — возразил Лайош. «Ну-ну, не отпирайтесь. Стыдно, поди, что с таким босяком дружбу водите», — издевалась Тери. Она и барыне показала на Корани. У того, видно, нечиста была совесть; заметив, что на него смотрят, он спрятался за какой-то толстой бабой.

По крайней мере час толкались они между ларьками и на площади среди крикливых торговцев елками. Наконец в сумке у Тери лежала индейка, а у Лайоша на плече покачивалась большая елка. Двинувшись в сторону дома по рельсам, они увидели в переулке у рынка толпу, окружившую вопящих, размахивающих руками женщин. «Что там случилось?» — спросила Тери у бабы, идущей навстречу. «Вора поймали. Сумочку стащил у одной женщины. Славно его отделали, пожалел уже, должно быть». «Я вот свою сумку всегда под мышкой держу», — заметила барыня. Лайош вспомнил страх на лице Корани. Если это он, то его уже кончили бить. Перезимует теперь в каталажке. И что за мир: то, что придумано как наказание, для многих чистая благодать… Барыня забежала в лавку за кофе. Пока они с Тери стояли возле лавки, их обогнула идущая с базара круглая баба и тут же обернулась со своей сумкой, превращенной в гнездо с цыплятами. Это была Водалиха. «А, это ты! — крикнула она, глядя в лицо Лайошу. — Поймали дружка твоего, намылили ему шею!» И, заметив, что Тери стоит рядом с Лайошем, повернулась к ней: «Только что приятеля его поймали. Я его знаю. Он к нам несколько раз заходил, когда та стерва у нас служила. Такую рожу не забудешь. Все они одна шайка. Вы еще тоже пожалеете, что с ним связались. Я когда вон барыне вашей говорила. Та стерва бог знает что у нас перетаскала». Лайош сперва опешил, беспомощно переводя взгляд с Водалихи на Тери и на дверь лавки, за которой скрылась барыня. Но когда на них стали оглядываться и в потоке ругани ему вспомнилась клиника в Сегеде, испуг его мгновенно перешел в ярость. «Я тебе сейчас покажу стерву!» — крикнул он, как в деревне кричали усатые, ражие мужики. Водалиха была от него в двух-трех шагах, но он пнул ногой воздух и так перехватил на плече елку, словно крестовиной хотел размозжить вздорной бабе голову. Та отпрянула, но злоба была в ней сильнее испуга. «Ты меня только тронь, только попробуй, мужик паршивый! — вопила она. — Я сейчас полицейского позову! А сестра твоя стерва, стерва! Кто хотел, тот с ней и спал!»