Мариуш Вильк - Волок

Уже издали видны за рекой белые церкви в гуще зелени и изящные очертания соборной колокольни. Шофер говорит, что пару дней назад молния в нее попала, и она занялась… Но потушили. Спрашивает, где меня высадить. Вот-вот — где?

Вблизи у меня возникает ощущение, что Каргополь выткан из снов людей, которые мне о нем рассказывали: фантасмагорий художника Гены Кулишова, онирического ритма поэзии Деарта, исторических иллюзий Александра Снеговского, девичьих мечтаний Тони Сошин… И снов Васильича. Да, кстати, где же Васильич?

Словно во сне, расспрашиваю на рынке стариков о бабе Клаве в надежде — вдруг у нее осталась прежняя фамилия. Словно из сна, возникают белокаменные храмы и гипсовые фигурки комсомольцев в парке. О, Ленин на площади Ленина, с рукой, вытянутой к Онеге, снится мне по сей день.

В отделении милиции на Красной Горке — продолжение сна. Спрашиваю о Костиной, бабуле за семьдесят. Они молча на меня пялятся. Повторяю вопрос, те в ответ: а ты кто ей будешь? Объясняю. Разглядывают аккредитацию, долго думают… В конце концов дают мне два адреса, оба неправильные.

Даже жара сюрреалистическая. И вдруг из этого зноя, на углу Ленина и Первомайской, выползает… Васильич.

Вы спрашиваете, что меня потянуло в Каргополь этим летом? Разное.

Во-первых, это один из древнейших городов на Севере, причем — сохранившийся!

Во-вторых, Александр Васильич — шанс увидеть Каргополь его глазами.

В-третьих, эти места уже давно меня интересовали — от Каргопольлага, где сидел Густав Герлинг-Грудзиньский, озера Лача, которое вошло в русскую литературу уже на рубеже XII и XIII столетия (в «Молении» Даниила Заточника) до Елены Шатковской — в ее парке.

Наконец, Каргополь до революции находился в составе Олонецкой губернии — вместе с Карелией. Так или иначе, он оказался на моей тропе.

Сидим в кухне у бабы Клавы. Сестра Васильича говорит на чудесном каргопольском наречии, например: «А мне всяко однако».

Москвич бы сказал: «А мне все равно».

Не успели мы познакомиться, она сообщает, что у нее все готово для пути на тот свет — подорожник, саван и платье — осталось только пуговицы пришить. Даже тридцать тысяч рублей собрала.

— На памятник своей души, — так она выразилась.

Баба Клава любит хорошо заваренный чай. Масло покупает только вологодское, карамельки «Красный Октябрь», чай обязательно китайский, колбасу можно няндомскую. Словом, баба Клава заботится о качестве продуктов на столе.

Неслучайно она была бригадиршей в колхозе имени Клары Цеткин. Когда пришел Хрущёв, вырастили такую кукурузу, что хоть топором ее руби. Получили первое место и приглашение в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. А кукуруза? Сгнила. Для людей оказалась в диковинку, скот тоже не пожелал ее жрать.

Муж бабы Клавы, Иван, был конюхом в колхозе. С лошадьми болтал, правда-правда! Ни писать, ни читать не умел, а с Сивым сговориться — пожалуйста, пока того на бойню не увели. После гибели коня Иван запил. Пил больше десяти лет, пока не умер. Детей у них не было, потому что у бабы Клавы опущена матка — в молодости снопы таскала. После смерти мужа Ивана осталась одна… Словно маленькое сморщенное яблоко, брошенное в углу на чердаке.

Баба Клава все бормочет что-то под нос (прямо как Ленин в «Тельце»), порой я улавливаю целые фразы, вот, например:

— Временечко идет, все ближе и ближе до смерти.

Чаще, однако, долетают до меня отдельные слова.

— Баба Клава, что значит «махомалка»?

— Махомалкой может быть капуста, а может — человек.

Полцарства и коня в придачу тому, кто мне объяснит, о чем речь.

Кстати. Однажды вечером баба Клава заметила, что белые ночи подходят к концу. А когда конец? На Ильин день. После него белого коня ночью в поле не разглядишь.

И все бы хорошо, кабы баба Клава не спятила от одиночества, не впала в паранойю и не придумала, что нижние соседи травят ее боевыми газами.

Баба Клава живет в деревянном бараке — на втором этаже. Квартира под ней стоит пустая, хозяева уехали, год-полтора назад. Однако кто-то туда заглядывает, наверное, проверяет, чтобы бездомные не заняли. А бабе Клаве после каждого такого визита мерещится запах газа, голова болит, зрение обостряется… Вынесла, бедняга, все ковры из дому, потому что в коврах — утверждает она — газ дольше держится. И белье из шкафа в сарай перенесла, белье тоже газом отдает.

Васильич соврал, что напишет губернатору — пусть разберутся. Может, баба Клава на время успокоится.