Манфред Грегор - Мост

— Знаешь, Эрнст, — выпалил он, — их тут осталось всего двое, иначе они задали бы нам жару! Того, который в левом окне, я прикончил, но правый все еще стреляет, и, надо сказать, неплохо!

«Удивительно, — подумал Шольтен, — пока сидим без дела, хнычем, а как только надо действовать, опять становимся нормальными людьми».

— Этот правый только что стрелял в тебя, Альберт, — сказал он. — А больше никого и нет, иначе они бы тоже подали голос, когда ты побежал. Видимо, все отошли и оставили лишь несколько разведчиков для наблюдения.

Шольтен сказал «разведчиков», и Альберт невольно подумал о том, сколько раз Шольтен сам был «разведчиком», когда они, вооружившись духовыми ружьями и деревянными томагавками, играли в индейцев.

А Шольтен продолжал рассуждать:

— Раз отошли — значит, они что-то задумали, зря они ничего делать не станут. Нам надо прикончить этого парня в окне наверху и испариться. Ведь пока он цел, никому из нас не уйти.

Услышав, что Шольтен сказал «испариться», то есть удрать, Мутц сразу приободрился. «Удрать, — подумал он, — вот это здорово! Ведь мост мы удержали и, значит, свое сделали».

Альберт прямо-таки развеселился, и его безразличие сразу как рукой сняло. Он опять весь загорелся и стал вместе с Шольтеном прикидывать, как лучше всего обеспечить отход.

Шольтен снял каску, надел ее на карабин Хагера и медленно поднял его. В каком-то журнале Шольтен однажды видел снимок: солдат выставляет каску над бруствером, чтобы, ничем не рискуя, проверить, начеку ли противник. Шольтен уже не помнил, где он видел этот снимок. «Сейчас это неважно», — подумал он.

Едва лишь каска поднялась над парапетом сантиметров на пятнадцать, на той стороне раздался глухой щелчок, осколки камней просвистели у них над головой, и Шольтен убрал каску. Потом попробовал еще раз, но теперь уже Мутц заранее взял окно на прицел.

— Готово, — возбужденно прошептал он, и Шольтен выставил каску. Едва она показалась. над парапетом, что-то щелкнуло и звякнуло, каска заплясала и закрутилась на стволе карабина.

Мутц успел выпустить целую очередь и теперь ругался:

— До чего ловок, дьявол, чертовски ловок, собака!

Шольтен согласился:

— Ты, пожалуй, прав, Альберт. — Он принялся рассматривать пробоину в передней части каски. «Что же у него за винтовка? — размышлял Шольтен. — У того, который стоял за каштаном, ствол винтовки был очень короткий. А эту дыру пробило оружие явно более крупного калибра».

Тут он увидел, что рукав маскировочной куртки Альберта весь пропитан кровью, она стекала по его левой руке и забрызгала автомат.

— Стой-ка, дай я посмотрю! — испуганно воскликнул он, и Мутц удивленно взглянул на свою руку.

Он был ранен, кровь струилась по руке, и на земле уже образовалась лужица, а он даже и не заметил этого. Тут Мутц вспомнил, как его обожгло, когда стреляя по правому окну, он увидел вспышку. Значит в него попали, а он ничего и не почувствовал.

Правой рукой Мутц засучил рукав куртки. Рана была на пять сантиметров выше левого локтя. Отвратительная, наполовину покрытая сгустками запекшейся крови дыра, от которой по руке растекались густые темно-красные струйки. «Ни капельки не страшно, — подумал Альберт Мутц, — даже ничего не чувствуешь». И только теперь, шевельнув рукой, ощутил тупую, тянущую боль. «Надо бы перевязать», — мелькнуло у него, и он услышал, что Шольтен чертыхается.

— Черт, перевязочные пакеты! Идиоты, все взяли — винтовки, фаустпатроны, пулеметы, даже жратву захватили, — только перевязочных пакетов нет, о них мы забыли начисто!

— Это Фрелих забыл о них, — поправил Мутц, — Фрелих или Хейльман.

И оба подумали: «Куда они подевались? Где теперь Фрелих? Попался в лапы американцев или, может, его уже нет в живых? А Хейльман? И вправду забыл о них? Или просто погиб? А может быть, лежит, как и они, где-нибудь в укрытии и ждет чего-то?»

Шольтен вытащил из кармана штанов большой носовой платок в красную клетку. Он сложил его узкой полоской, перевязал рану и затянул узлом.

— Ох! — вскрикнул Альберт и как-то сразу скис, потому что теперь стало по-настоящему больно.

— Если в рану попала грязь, может начаться столбняк, — сказал Хагер и с интересом уставился на повязку. Это были его первые слова с тех пор, как Мутц перебежал к ним.

Покончив с перевязкой, Мутц спустил насквозь пропитавшийся кровью рукав, а Шольтен кивнул в сторону окна.

— Попробуем еще разок, — предложил он, — а то они опять пришлют танки, и тогда пиши пропало.