Сью Кидд - Обретение крыльев

Контора лотереи находилась неподалеку от рынка, у доков. Я как-то проходила мимо нее, когда матушка учила меня делать покупки. Там всегда толпился народ – корабельные капитаны, городская стража, белые рабочие, свободные чернокожие, рабы, мулаты и креолы. Часто можно было увидеть двух-трех мужчин с шелковыми шейными платками и ожидающими экипажами за углом.

– Почему же ты не купила билет?

– Зачем попусту тратить деньги?

Последние пять лет матушка бросала все силы, оставшиеся после шитья для госпожи, на накопление векселей. Все эти годы она работала по найму, но уже не тайком – спасибо доброму Иисусу. Из-за ее поддельного жетона и тайных вылазок я начала седеть. Бывало, выдерну белый волос из головы и покажу ей:

– Посмотри, что ты со мной делаешь.

А она только отмахивалась:

– Я тут деньги зарабатываю, чтобы купить нам свободу, а ты беспокоишься о волосах.

Когда мне минуло тринадцать, госпожа наконец сдалась и разрешила матушке работать по найму. Не знаю почему. Возможно, устала твердить «нет». Может, нуждалась в деньгах, ведь матушка пополняла карман госпожи на сто долларов в год… И конечно же, сшитое матушкой в тот год лоскутное одеяло – подарок к Рождеству – пришлось очень кстати. Оно состояло из квадратов, каждый из которых был сшит из лоскутков одежды детей госпожи.

– Знаю, это не бог весть что, – сказала матушка, – но я сшила вам одеяло для воспоминаний о вашей семье. Когда дети разъедутся, вы сможете им укрываться.

Госпожа прикоснулась к каждому квадрату:

– Ах, это из платья, которое Мэри надела для первого выхода в свет… Это крестильное одеяльце Чарльза… Боже правый, первая рубашка Томаса для верховой езды.

Матушка не теряла времени даром, сразу же попросила госпожу разрешить ей работать по найму. Месяц спустя ее легально наняла женщина с Трэд-стрит. Мама оставляла себе двадцать центов с каждого доллара. Остальное доставалось госпоже, но я знала, что матушка продает на сторону капоры с рюшами, махровые покрывала, лоскутные одеяла – все, что не требовало примерки.

Она заставляла меня регулярно подсчитывать деньги. Дошло до ста девяноста долларов. Мне не хотелось говорить маме, что, узнав про такую кучу денег, госпожа рассердится, однако вряд ли нас продаст.

– Мы слишком хорошие швеи, чтобы госпожа нас отпустила, – задумчиво сказала я.

– Если откажет, станем шить очень плохо и очень быстро.

– А почему ты думаешь, что она не продаст нас кому-нибудь назло?

Матушка перестала работать, казалось, задор ее иссяк. Выглядела она уставшей.

– Этим шансом надо воспользоваться, или мы кончим, как Снежок.

Бедняга умер ночью прошлым летом. Споткнулся в уборной. Тетка подвязала ему челюсть, чтобы душа не вылетела, и, перед тем как положить в гроб, его на двое суток поместили на охлаждающую плиту в кухонном корпусе. Этот человек всю жизнь возил Гримке по городу. Место кучера занял Сейб, и еще хозяева взяли с плантации нового паренька на должность лакея. Его звали Гудис, он косил на один глаз и часто поглядывал на меня.

– Парень заприметил тебя, – улыбнулась матушка.

– Не хочу, чтобы меня запримечали.

– И ладно, – сказала она. – Я смогу купить свободу себе и тебе. Если заведешь мужа, пусть сам освобождается.

Я завязала узелок и переместила пяльцы с вышивкой, говоря себе: «Не хочу никакого мужа и не собираюсь кончить жизнь, как Снежок, на холодной плите в кухонном корпусе».

– Сколько будет стоить выкупить нас обеих? – спросила я.

Матушка воткнула иголку в ткань.

– Вот это тебе и придется разузнать.

До встречи с Берком Уильямсом мне не приходило в голову вести дневник. Теперь же подумала, что, описывая свои чувства, смогу управлять ими и даже обуздать то, что преподобный Холл называл «приступами похоти».

Оно того стоило! Страсть, перенесенная на страницы дневника, который запрятан в шляпную коробку в шкафу, нисколько не ослабевает.

20 февраля 1811 года

Раньше мне казалось, что романтическая любовь – это приятная эйфория, а вовсе не страдание! Подумать только, всего несколько недель назад я считала самой большой своей бедой мой изголодавшийся ум. Теперь страдаю от сердечных мук. Мистер Уильямс, вы меня терзаете, словно я подхватила тропическую лихорадку. И не знаю, хочу ли исцеления.

Мой дневник изобиловал подобными выспренними излияниями.

3 марта

Мистер Уильямс, почему вы не заезжаете? Несправедливо, что я вынуждена ждать от вас действий. Почему я, женщина, должна зависеть от вас? Почему не могу послать приглашение? Кто только придумал эти несправедливые правила? Мужчины, вот кто. Бог задумал женщину как подчиненное создание. Я в возмущении!