Сью Кидд - Обретение крыльев

– Если вы знаете, где сейчас Шарлотта, то обязаны мне сказать, – изрекла она, положив руки на большой живот.

Ни звука. Госпожа устремила взор на меня:

– Хетти! Где твоя мать?

Пожав плечами, я сделала вид, что озадачена:

– Понятия не имею, госпожа. Сама хотела бы знать.

Госпожа приказала Томфри обыскать кухонный корпус, прачечную, каретный сарай, конюшню, сарай для инструментов, уборную и комнаты рабов. Велела прочесать каждый уголок во дворе и даже наклонный желоб, по которому лошадям подавалось сено. Сказала, что, если матушка не отыщется, Томфри придется сверху донизу обшарить дом, веранду и декоративный сад.

Госпожа позвонила в колокольчик, призывая вернуться к работе. Я заспешила в комнату матушки – проверить мешок из рогожи. Деньги были на дне, под набивкой. Потом я прокралась на улицу и поставила рядом с цистерной ведро. Солнце спускалось с небес, окрашивая их в цвета абрикоса.

Томфри занимался поисками, а я заняла позицию в переднем эркере второго этажа и ждала. Начало смеркаться, я выглянула в окно и увидела, как матушка поворачивает за угол. Она направилась прямо к парадной двери и постучала.

Я бросилась вниз по лестнице и оказалась у входа одновременно с дворецким. Он открыл, и матушка сказала:

– Дам тебе полдоллара, если впустишь меня. За тобой должок, Томфри.

Через миг она стояла на площадке, Томфри запер дверь. Я обвила шею мамы руками.

– Скорей, что мне делать? – спросила она у дворецкого.

– Некуда тебя спрятать, – ответил он. – Госпожа заставила меня обыскать каждый уголок.

– Но только не крышу, – вставила я.

Томфри проверил, нет ли кого, а я отвела матушку на чердак, показала ей лесенку и люк.

– Когда они придут, скажи, что было очень тепло, ты пришла сюда посмотреть на гавань, легла и уснула.

Тем временем Томфри объяснял госпоже, что забыл при поисках о крыше и точно знает – Шарлотта один раз там бывала.

Госпожа, тяжело дыша, ждала с тростью у подножия чердачной лестницы. Я притаилась у нее за спиной и дрожала от возбуждения.

Матушка, поеживаясь и рассказывая вздорную историю моего сочинения, спускалась по лестнице.

– Я считала тебя не такой тупой, как прочие, Шарлотта, – сказала госпожа, – но ты меня разочаровала. Заснуть на крыше! Ты могла свалиться на улицу. Крыша! Чтоб ты знала, это абсолютно запрещенное место. – Госпожа подняла трость и опустила ее на матушкин затылок. – Отправляйся к себе в комнату, а утром после молитвы нашьешь розетки на мое новое платье. Ты стала очень небрежно шить.

– Да, мэм.

Матушка поспешила к лестнице, помахав мне рукой. Может, госпожа и заметила, что матушка обходится без палки и не хромает, но ничего не сказала.

Когда мы вошли в подвал, матушка закрыла дверь и задвинула засов. Меня трясло, но она была само спокойствие.

– Я необыкновенная женщина, а ты необыкновенная девочка, – сказала она, потерев затылок, – и мы не станем расшаркиваться перед этой бабой.

Мысль о пополнении семейства не радовала. Запершись в своей комнате, я предалась унынию. Характер беременной матери совсем испортился, что, разумеется, никому не нравилось. Нехитрые арифметические вычисления настроения не добавили – из последних двадцати лет мать десять проходила беременной. Ради всего святого!

Скоро мне исполнится двенадцать. Я стояла на пороге девичества, и я хотела замуж – правда хотела, – но подобные цифры ошеломляли и отвращали от будущей женской доли, особенно после того, как у меня отняли книги.

Со дня отцовского нагоняя я выходила из комнаты только для трапезы, уроков мадам Руфин три раза в неделю и церкви по воскресеньям. Компанию мне составляла Подарочек, задавая вопросы, ответы на которые ее не интересовали, поскольку она лишь хотела развлечь меня. Она одна наблюдала мои робкие попытки вышивания и сочинения рассказов о девочке, оказавшейся на необитаемом острове на манер Робинзона Крузо. Мать требовала, чтобы я поборола хандру и перестала замыкаться. Я пыталась, однако мое отчаяние лишь росло.

Мать пригласила нашего врача, доктора Геддингса, а тот, тщательно осмотрев меня, заключил, что я страдаю от сильной меланхолии. Я подслушала у двери, когда он говорил матери, что никогда не наблюдал этого заболевания у столь юного пациента, мол, подобного рода психоз случается у женщин после рождения ребенка или после прекращения менструаций. Он назвал меня легковозбудимой, темпераментной девушкой со склонностью к истерии, и это якобы явствовало даже из моей речи.