Любовь Тильман - Случайные мысли

Это настолько потрясло его, что он сначала и не заметил миниатюрную седовласую женщину, улыбающуюся ему из глубокого кресла. Что-то в её облике было неуловимо знакомое. Прядка волос упала на глаза, и она смешно тряхнула головой, отбрасывая её. У него в глазах потемнело: «Это были Вы?! Это Вы были на катке?!» – заикаясь и срываясь на фальцет, еле выговорил он.

Женщина улыбнулась:

– Мне очень нравятся Ваши рассказы, – сказала она, игнорируя его то ли вопрос, то ли утверждение, – но в последнее время они начали беспокоить меня. Вы так живо пишите, и начало было таким документальным, что я и подумать не могла, что дальше идёт чистое сочинительство. Обеспокоенная Вашей судьбой, я упросила супруга приехать сюда. Но мы уже поговорили с Вашими родителями и всё выяснили. У Вас несомненно талант. И мне очень льстит, если я хоть немного помогла ему раскрыться.

– Вы! Вы видели, как я смотрю на Вас?! Почему же Вы молчали?! – в его голосе сквозили удивление и непонимание.

– Я не молчала! – она с умильно-виноватой улыбкой взглянула на супруга. – Ваш восхищённый взгляд помогал мне летать. Это было совсем недавно, – женщина опять улыбнулась, – но Вы поймёте меня, только когда проживёте ещё полтора раза столько, сколько прожили. Когда мы уйдём, – она опять улыбнулась, и эта улыбка была почти печальной, – Ваша Снежана растает, ведь уже весна! Идите в весну! В цветение! – её глаза загорелись восторгом и теплотой. – И пусть Ваши новые рассказы повествуют только о счастливой любви! А это Вам от меня, маленький подарок. – она протянула ему фотографию.

Со снимка, ему улыбалась его Снежана. Юная и чернокудрая, она присела в изящном глубоком книксене посреди огромной ледовой арены, окружённой трибунами, заполненными, аплодирующими стоя, людьми.

Она никогда не была одинока. Сначала родители. Потом школьные друзья. С сокурсниками и знакомыми по увлечениям – поддерживала отношения годами. Невысокая, крепко сложенная, она никогда не страдала от недостатка ухажёров. Замуж вышла по обоюдной любви. Родила двух прекрасных деток. Ни разу не изменила мужу.

Теперь у неё уже три прекрасных внука и одна внученька. Мужа она похоронила. Мужчины ещё и теперь пытаются за ней ухаживать. Только ей этого уже не надо. Она даже представить не может кого-то рядом с собой – сидеть в тех же креслах, мыться в той же ванне, пользоваться тем же унитазом… Её брезгливо передёрнуло от этих неприятных мыслей. Она бы с удовольствием подумала о чём-то другом, но думать было не о чём. Мысли текли беспорядочными обрывками, возвращая её к прошлому, но и там им не за что было зацепиться.

Она росла тихой послушной девочкой. После первого же наказания за то, что мешала взрослым разговаривать, приставая со своей разбитой коленкой, она больше никогда не обращалась к ним за помощью, что бы ни случалось.

Так было и тогда, после той злосчастной поездки всем классом в лес. Их было четверо – её лучших друзей, за которых она всегда решала задачки и писала домашние сочинения. Она кричала от боли и стыда, плакала, просилась, а потом просто сжала губы и почти молча терпела. Резкая боль сводила с ума, пронизывая насквозь, и она потеряла сознание.

Очнулась она в больнице, и никак не могла сообразить, где находится, и что это за мужчина сидит рядом с кроватью, и держит её руку. Прошедшее казалось страшным сном. Она попытала высвободить руку и тут же вскрикнула от резкой боли, пронзившей всё тело.

– Лежи спокойно, не шевелись, – сказал мужчина, – тебя только что прооперировали. Ты потеряла много крови. Она слушала его, а в сознании, чёрной неразрешимой бедой, громоздились ужасающие мысли. Собственно, это была одна мысль, направленная на разные объекты. Ей было невыносимо стыдно. Что она скажет родителям? Как покажется в школе? Как она посмотрит этим ребятам в глаза? Какая мерзость. И хоть разум восставал, не находя ни грамма её вины, чувства были переполнены стыдом и отчаянием.

Дверь открылась. В палату вошёл врач.

– Надо сообщить в милицию и вызвать родителей, – сказал он.

– Не надо… – тихонечко попросила она.

– Что не надо? – в один голос удивились мужчины.

– Не надо ни родителей, ни милиции, – повторила она, удивляясь своей отчаянной смелости.

– Ты не хочешь, чтоб их судили?

– Нет.

– Но почему?

– Тогда все узнают, что случилось, и будут тыкать в меня пальцами.

– Но родителям же надо рассказать.

– Не надо, пожалуйста, а то они меня накажут, – попросила она робким голосом.