Михаил Веллер - Бомж

Но — выпить надо, выпить надо! Алкоголь — он разгоняет кровь, разжижает мокроту, прогоняет лихорадку. Не для пьянства сейчас, клянусь, не для кайфа — для здоровья ведь необходимо! Еще бы лимон и чеснок, но это уже мечты, это блажь, мы уж так как-нибудь.

Раздумал я умирать. Вернее, даже не так. Умереть готов, и даже с радостью. Ну, может без радости, но с облегчением — это точно. И это меня не волнует. Не беспокоит. Но и желания нет. А вот показать всем большого буя, выздороветь от этой ерундовой простуды и назло бездушным гадам жить как хочу и радоваться — вот это по-нашему.

…Если бы мне та коробка из-под обуви не попалась — я бы не решился, возможно, так внагляк милостыню просить. Ее, видимо, только что кто-то выкинул — сухая коробка, твердая. Фирма «Экко», между прочим, ты понял?

И автовокзал рядом почти, вот ведь как все одно к одному сложилось. Ну что — риск благородное дело?

Я вытащил шариковую ручку и печатными буквами, по нескольку раз повторяя каждую линию, написал на чистой, внутренней стороне крышки: «Болен пневмонией. Прошу помочь на аспирин и бронхикум».

Вокруг вокзала я заложил круг и убедился, что никто сейчас там не собирает. И даже ментов снаружи не видно.

Сел я на дорожке, ведущей через газон от городских остановок к междугородным автобусам, коробку рядом поставил, крышку у груди держу. И мелочи несколько рублей, что у меня осталось, кинул в коробку. А сам от души кашляю в страдательном наклонении.

Первой девушка подала, длинноногая, в черных колготках — семь рублей сыпанула. Охранник какой-то в камуфляже бросил. А я озираюсь — как бы контролеры нищенской мафии меня не засекли. Примерно за четверть часа накидали мне больше сотни (дважды в карман убавлял), и я свалил от греха. Пересчитал — сто семнадцать рублей.

И купил по дороге флакошку.

…Пока я добрался до своего родного подвала, я уже был куда лучше, чем утром. За щитком в нише у меня хранилась дровяная заначка: разломанный на досточки тарный ящик. Я сложил костерок, вскипятил в жестянке воду, своим сломанным ножом вспорол крышку сгущенки и отлил в кружку. Выпил флакончик, обжегся горячим сладким молоком (это хорошо), а когда на донышке уже не горячо — запил две таблетки аспирина.

Потеплело, кашель стал реже. Я напялил на себя все, что было, и залез на свои теплые трубы. В теле была типичная гриппозная истома, болезненная, но даже приятная, если лежишь в тепле. Лежать было необыкновенно приятно.

Я проснулся от кашля ночью. А кашлять особо не надо бы. Услышит кто — вышибут вон, паразиты. Вскипятил воды, выпил еще горячего молочка с аспирином и лег спать дальше. И с интересным настроением засыпал: не проснусь вообще — вот и отлично; проснусь — тоже здорово.

Оклемался я на своем лежбище. Когда кончилась сгущенка, так у меня еще чай был. И пара бульонных кубиков — полкубика на кружку. И жрать не хотелось вообще. Еще несколько вечеров трясло, конечно. И кашлял дней пять. Но ничего. Это хорошо, когда здоровье еще есть.

Когда-нибудь мы все выйдем на улицы. Мы затопим площади, заполним скверы, займем перекрестки и захлестнем города. Мы пройдем маршем, это будет не марш победы, но кара и проклятие. Все бомжи великого народа, грязные, вшивые, больные. Все нищие со всех вокзалов и базаров, папертей и переходов. Все беспризорники великой страны, худые, испитые, недоверчивые и злобные. Поползут все калеки с уродливыми протезами и вообще без протезов, на колясках и на костылях. Все наркоманы, с исколотыми венами, с гниющими конечностями, с бессмысленно расширенными зрачками. Все подыхающие от болезней, кому нет больниц и лекарств. И с нами пойдут все проститутки, кого толкнула безнадежная жизнь на это вечное ремесло, и те, кому это просто нравится. Сутенеры и бандиты, аферисты и воры — тоже пойдут с нами, накипь всегда несется с общим потоком. И пойдут все бесправные мигранты: забитые безропотные таджики и ласковые мстительные узбеки, умные деловитые армяне и затаившие ненависть украинцы. Двинутся жестокие наркоторговцы и работорговцы, и несметная рать прислуги, ненавидящая своих хозяев. Выйдут все юнцы, не знающие, куда себя в этой жизни пристроить; все старики, беспощадно выброшенные с работ на нищенскую пенсию; сокращенные врачи и сокращенные учителя, потерявшие веру и мечтающие о возмездии; бывшие ученые и бывшие инженеры; списанные ветераны бесславных войн и профессиональные люмпены и смутьяны, вечно жаждущие бунта, крови, власти и грабежа. Эта сложная и страшная гремучая смесь достигнет критической массы и раскалится до температуры взрыва — и снесет все кругом, все, все!