Александр Мешков - Мешок историй про шалого малого

— Ебались! — ответил второй, похожий на Тимати, и гулко засмеялся. «Тарзан» подхватил. Смех доносился снизу до тех пор, пока не хлопнула входная дверь подъезда.

— Кто эти люди? — взревел Николай, врываясь в спальню. Марина лежала в кровати, сладко глядя на него медовыми глазами.

— Ты? — удивленно спросила она, — Здесь?

— Что делали в моем доме эти недоноски? — Николай в гневе затопал ногами. — Какое?

— Эти двое, что вышли из квартиры моей…

— Может быть, ты бздливо пердешно разуешься? — участливо спросила жена.

— Я тебя спрашиваю…

— А почему это они вдруг — недоноски-то? — нахмурилась Марина.

— Вопросы здесь задаю я! — рявкнул Николай и топнул ногой, — Что делали эти негодяи в моем доме?

— Ничего! Просто приходили в гости…

— А это что за мокрые пятна на простыне? Это же… — он нагнулся и понюхал влажное пятно.

— Вы его еще лизните, Холмс! — подковырнула ехидно Маринка.

— Это мужская сперма! — торжествующе воскликнул Колька.

— А че — еще женская сперма бывает? — хохотнула Маринка.

— Мои подозрения подтвердились! Ты спала с ними!

— С ними заснешь, как же! — вульгарно расхохоталась Маринка.

— Ты мне изменила? — губы Кольки предательски задрожали. Глаза заблестели лихорадочным блеском и тоже задрожали, — Это подло! Подло! Подло! Мерзость! Фу! — он упал на кровать и, накрывшись подушкой, глухо зарыдал.

— Ну-ну-ну… — ласково гладила его по спине Маринка, — Кто тут у нас плачет? А где наш пупырышек? Вот он наш пупырышек! Ух, какой сонный, сердитый пупырышек! Пупырышек-пупырышек! Как тебя зовут?

Николай чувствовал, как проворные и ласковые ручки жены, словно коварные, райские змеи, лезут ему в штаны, пробуждая целиком его трепетное естество, и в эти волшебные мгновения он был готов забыть все обиды и унижения и простить все…

Тусклым серебром шумели над головой листья столетних пихт. Медуница пахла так сильно, что солнечный свет, затопивший дали срединной России-матушки, казался жидким, вишневым киселем. Вокруг гулко жужжали шмели, и трещали кузнечики. Зыбкий розовый дым висел над лугом позади Прорвы. Сквозь этот дым просвечивалась бледноватая синева, а над седыми ивами висело желтое солнце.

— Я раньше не понимал женщин и не понимаю их сейчас. И, наверное, никогда уже не пойму! И ты не пытайся, братишка, — сказал Матвей с необъяснимой вселенской печалью в голосе, — Я всегда с трепетом относился к супружеским узам, считая их священными. Полагаю, в одной из прошлых жизней я был священником, жрецом, Посвященным…

— Может, Римским Папой или Кардиналом Ришелье? — хохотнул Колька.

— Может быть, — серьезно ответил Матвей, — И в этой жизни, всякий раз после того, когда мне выпадало испытание пасть жертвой сексуальных домогательств замужней женщины, я плакал в подушку. Но самое страшное, что женщины всегда находили логичное, с их точки зрения, обоснование своим изменам. Однажды у меня произошел повальный грех с женой моего друга, умнейшего, прекрасного человека, преуспевающего бизнесмена, который к тому же занимался программным обеспечением моего компьютера. Я хотел от отчаяния уйти из жизни, но у меня было много долгов, я не мог уйти вот так, по-английски, не расплатившись. Тогда я сказал этой изменщице, когда она в очередной раз пришла вкусить от запретного плода (от меня то есть):

— Ступай прочь! Блудница! — сказал я твердо, указуя ей перстом на дверь. Твердости моего духа мог позавидовать в тот момент Муций Сцеволла (тот, который за правду руку себе сжег). И знаете, брат мой, что она молвила? «Если ты меня сейчас выгонишь, я устрою твоему другу такую жизнь, мало не покажется! Я стану гремучей змеей от отчаяния, боли и тоски. И в этом будешь виноват ты! И наоборот: если ты будешь со мной весел, нежен и обходителен, я буду порхать вокруг него, как батерфляй! Между прочим, в Индии, мужчин, отказавшихся от близости с женщиной, казнили!»

У этой мадам Батерфляй все было. Ей просто от жира хотелось приключений, флирта, азарта, цветов, тайных свиданий, поклонников, много секса. И я, стиснув зубы, шел на это во имя сохранения спокойствия моего друга. А все равно, думал я, если не я, то какой-нибудь развратный негодяй, а то, не приведи Господь, сразу несколько мерзавцев наставят рога моему лучшему другу. Уж лучше — я один. И я сохранил эту семью! Сохранил для будущего. И оно будет прекрасно, потому что этот союз был основан на разумном практицизме обоих супругов. Ревностью там не пахло. Оба прекрасно понимали, что жизнь коротка и надо взять от нее по полной, не навредив при этом близкому человеку!