Алексей Смирнов: Небесный летающий Китай (сборник)

Я вбежал в какие-то воротца.

– Стуй! Стуй! – загукал кто-то.

Сзади охнул Тем Пачино, ему заломили руки.

Но какой запах! Я жадно принюхивался.

– Тормотычинов! Папахонов! – позвали из небольшого кирпичного здания в два этажа. – Кого это вы крутите?

– Ты сам посмотри, – пропыхтел, видимо, Тормотычинов, схвативший меня в стальной захват.

– Хули мне смотреть, веди сюда, – распорядился человек в расстегнутом мундире и заломленной фуражке.

– Пятый принцип Камамбера! – вопил, вырываясь, Тем Пачино, а я и сам уже припомнил этот принцип: Камамбер не идентичен своим псевдохудожественным созвучиям, милым сердцу романтических книгочеев. Но руки мои были скованы, я не мог дотянуться до карт. В Амберовской же, рифмующейся с Камамбером хронике, данный Слой, а точнее – Отражение, относился бы к самым ничтожным и варварским.

– Пошли, мужик, в вытрезвитель, – сказал, отдуваясь потно, Тормотычинов.

– От второго не пахнет, – крикнул Папахонов.

– Веди-веди, сейчас фельдшер разберется.

Старшина Гржейба, что любопытничал на крыльце, и присоединившийся к нему старший сержант Саидов с надменностью взирали на ведомых.

– Ну и уроды, – отметил Гржейба – долговязый, скуластый, с потухшим лицом волка, поруганного стадом овец. – Сбежали, что ли, откуда? Документы есть?

– У вас сильно пахнет Камамбером, – не без достоинства ответил я.

– У нас такие, как ты, всяким говном пахнут, – кивнул старшина. – Ну, так что – нет документов? Давайте на освидетельствование; койки им подготовь, Саидов. Не хер бегать, где не попадя.

Вновь заклубились сущности.

4

– Я даже не знаю, – покачала головой дебелая сущность женского пола. – Это какие-то неполноценные, уро… лилипуты. Присядьте! – приказала она. – Вытяните руки! Пройдитесь!

Мы с Тем Пачино попытались выполнить ее указания все сразу, и она махнула рукой: оформляйте!

– Тттаа-к, – протянул Гржейба и взялся за наши карманы. – Пишите! – бросил он кому-то назад. – Плащ-палатка… Карты… игральные… смотри-ка, и города карта, с маршрутами! По всем пивным точкам, какие были – помнишь, Папахонов? У тебя такая висела. Молодцы… Брючремень. Ломрасческа. Носплаток. Разные бумажки. Мелочь… двадцать… сорок… пять копеек…

– Там деньги были, – шепнул мне Тем Пачино. – Не меньше сотни в местной валюте. Где же они?

– Молчи, – прошептал я в ответ. – Лишь бы они вернули карты….

– Командир, – Тем Пачино схватывал на лету и немедленно взялся ныть. – Командир… картишки-то оставь… перекинуться…

– На что тебе перекинуться? – ухмыльнулся Тормотычинов. – На жопу твою?

– Да забирай, – махнул рукой старшина. – Убогие какие-то. Чтоб тихо у меня сидели! Не то в обезьянник закрою!

В ту же секунду из невидимого обезьянника заскулили:

– Ууу, что же у вас тут так паскудно?…

Крепкий да ладный Саидов пошел разбираться. Из коридора загремел его голос:

– Паскудно? А ты чего же хотел, сволочь? Ты же дома, небось, на пол не ссышь?

– ААА!!! – скулеж сменился ударами и ревом.

– Камамбером пахнет – страшная сила, – сказал я негромко. – Может быть, настоящий Камамбер делают из всех этих…. Ингредиентов?

– Не унижай мечты, Господин, – сурово откликнулся Тем Пачино, облизываясь на карты, которые я уже сжимал в кулаке.

– Я не унижаю ее, – молвил я скорбно. Шестой принцип Камамбера: Он – не сыр.

Тут все засуетились, потому что втащили бородатого мужчину в спортивном костюме; все лицо вновьприбывшего было почему-то перепачкано дерьмом. Доставленный хохотал и декламировал скабрезные стихи. Саидов взял швабру с тряпкой, окунул в ведро и, стараясь не приближаться к задержанному, принялся мыть ему бороду; тот же мычал и благодарно тянулся к щетке.

– Все, отправляйте этих, – приказал старшина. – Поспите ребята, подумайте, а будете себя хорошо вести – через часок-другой отпустим.

Я чувствовал, как он с отвращением кивает головой, провожая нас взглядом.

– Коззззлострой, суки, – процедил он сквозь зубы.

5

У умного человека в мыслях ложка стоит.

Когда стальная дверь, запиравшая нас в нашем скорбном приюте на двадцать шконок, вдруг стала светиться синим огнем, Саидов забеспокоился.

Я тасовал карты.

– Дядя Женя, – сказал я весело и пожал плечами.

– Шестерка треф, – Тем Пачино сделал свой ход.

Саидов стоял и смотрел, как на двери проступают и переливаются огненные письмена на непонятном ему языке. Старшина, которого он позвал полюбоваться на эти знаки, в наречиях разбирался еще слабее.