Музей «Готтленд» — это вилла, которую Готт в свое время купил под летний дом. На стоянке, несмотря на будний день, — машины со всего света. На лестнице толпятся пожилые люди. Они нервничают — каждые двадцать минут пускают только по двадцать человек. Большинству из них за шестьдесят. Они поддерживают друг друга, почти никто не хочет отойти в сторону, чтобы присесть на веранде кафе. Все стоят и нервно трясут входными билетами в натруженных руках. Мне кажется, они хотят поскорее убедиться, что их жизнь прожита правильно.
Они обожали Готта и вместе с ним пережили коммунизм.
Если даже он вынужден был «придерживаться единственно правильной линии», так что взять с нас?
Оказаться в «Готтленде» — это все равно, что получить imprimatur [38], удостоверяющую: с прошлым все в порядке.
Мы проходим через кухню Маэстро (так называют его экскурсоводы). «Здесь он обычно готовил, чаще всего рыбные блюда, — говорят они. — В первом ящике — подлинные столовые приборы, которыми он пользовался, будучи уже известным исполнителем».
Все заглядывают в первый ящик.
Вернемся к Марте.
За пражским костелом Тынской Богоматери, недалеко от Староместской площади, в подвале находится один из самых старых театров в Европе. Он называется «Унгельт». С XIV века это был театрик для мытарей, рядом была их канцелярия и место для ночлега. «Унгельт» значит «пошлина». В зале всего тридцать мест: похоже, что это еще и самый маленький театр в Европе.
Марта Кубишова выступает здесь с сольными концертами. Владелец Милан Гейн преклоняется перед ее мощным своеобразным альтом. Марта не старается никому угодить. Она неохотно исполняет попсу. Душещипательная лирика не в ее стиле. Свой вечер она начинает блюзом на слова Павла Врбы:
Жизнь — это мужнина,
Который всех женщин сводит с ума.
А я ему верю, хоть он и лицемер,
Изворотлив как уж,
И все же я верю ему,
Ведь он мне послан небом,
Правда, и небо иногда затягивают тучи.
Жизнь — это мой мужчина,
Он далеко не из лучших,
Почему ж я его люблю?
Иногда я боюсь услышать его голос,
Вдруг он скажет «конец»
И исчезнет —
Боюсь увидеть, что он повернулся спиной…
В десять вечера из театра «Унгельт» на Малую Штупартскую улицу выходит горстка людей, и их волной окатывает запах марихуаны. Напротив ночной бар. Смуглые наркодилеры стоят, сидят на проезжей части, улыбаются. В окнах бара подсвеченные красным силуэты drag-queens [39]. Они шевелят губами в такт хитов известных исполнителей.
В грех окнах — три Гелены Вондрачковы.
2002.
В редакцию еженедельника «Респект» написал читатель, которому в 1977 году было четыре года.
Он считает, что каждая общественная группа, которая хочет хорошо себя продать, должна приложить к этому усилия. Например, он приходит в книжный магазин и не находит там ничего о Хартии-77. Молодой читатель чувствует, что виной столь слабого пиара «группы Хартия-77» — выработанная годами осторожность и конспиративные привычки ее создателей.
У «группы Анти-Хартия», по его словам, с пиаром дела обстоят значительно лучше.
1968
В Чехии я люблю ходить по букинистическим магазинам и выискивать старые выпуски журналов.
«Дикобраз» номер 51 от 17 декабря 1968 года.
Несмотря на четыре месяца советской оккупации, страна еще не объята страхом. В сатирическом еженедельнике «Дикобраз» — смелый предпраздничный рисунок.
Через несколько дней Рождество 1968 года, а двое мужчин поздравляют друг друга такими словами: «Счастливого и веселого Рождества в 1989 году».
Получается, что счастливым Рождество будет только через двадцать лет.
Как удалось автору столь точно предвидеть будущее?
Что подумал он о своем рисунке, когда двадцатилетний период полной безысходности закончился ровно в угаданный им срок? Ведь коммунизм в Чехословакии пал за месяц до Рождества 1989 года. Что чувствовал он в тот момент, когда через три дня после праздников Вацлав Гавел принял президентскую присягу?
Почему ему пришел в голову именно этот год?
Бывали ли у него и другие пророчества?
Имел ли впоследствии этот рисунок для него какое-нибудь значение?
Мне показалось, что любой комментарий художника по этому поводу будет интересен.
Автор — некий Бепе. Этим псевдонимом подписывался Владимир Перглер, штатный художник «Дикобраза». Журнал не существует с 1990 года, но у Бепе есть свой сайт в Интернете, который ведет его дочь — Шарка Лота Эрбанова-Польцарова. По телефону она сообщает мне, что отец умер в 2001 году в возрасте шестидесяти восьми лет. Его коллеги Иржи Бартоша, с которым они вместе придумывали рисунки (Бепе — аббревиатура по первым буквам их фамилий), тоже уже нет в живых.
Читать дальше