Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Конечно же, Марина, как и вся страна, знала, что Климент Ефремович Ворошилов, простой шахтер, стал во время Гражданской войны крупным военачальником, а потом наркомом по военным и морским делам. Репродукция его портрета висела в фойе театра рядом с изображением Сталина. И попасть в Кремль! К нему в гости!

— Галя, это невозможно…

— Не будь дурочкой.

— Что мне придется делать? Сыграть сцену, прочитать стихи? Надо что-то выучить?

— Да нет же!

Егорова потрепала Марину по щеке, как ребенка, будто чтобы стряхнуть с ее лица недоуменное выражение.

— Не надо готовиться, ты все сообразишь. Иосиф ясно дает понять, что ему требуется. К тому же я тебе гарантирую, что еды будет вдоволь. Наешься от пуза.

Это был решающий аргумент. Марина даже и не могла припомнить, когда в последний раз наелась досыта. А чтобы сосчитать всех граждан страны победившей революции, которые попросту умерли от голода, не нашлось бы ни единого смельчака от Украины до Сибири.

Кто бы отказался от подобного приглашения?! В любом случае игра стоила свеч. И вот она здесь, в Кремле. Автомобиль свернул налево к зданию Сената. Фары высветили почти нагие деревья, окаймлявшие аллею. Галины кружева коснулись ее шеи, и она расслышала воркованье:

— Трясешься?

— Эх, Галя, не стоило мне соглашаться, — пролепетала Марина, — так живот свело, что теперь не до ужина.

— Это пройдет, Мариночка!

Егорова самодовольно хмыкнула.

— Убеди себя, что тебе предстоит премьера. Выйти на сцену в новом спектакле ничуть ни легче. Все будет отлично. Иосиф — великий режиссер.

Впереди был очередной пост, но в этот раз автомобиль не остановился. Разглядев флажок на бампере, солдаты тут же вытянулись в струнку. Егорова продолжала нашептывать:

— Иосиф обожает танцевать, не отказывайся. Только предупреждаю, что от него так разит табаком, словно он прочищает трубку своим френчем. Это противно. И еще запомни: его жена полная дура.

— Надежда Аллилуева?.. И она там будет?..

— Еще бы! Надя следует за ним по пятам.

— Она красивая?

— Такая цыганистая коммунистка. Самая большая ревнивица из всех фанатичек святого Владимира Ильича.

Водитель заглушил мотор, одновременно заглох и шепот Егоровой. Автомобиль стоял метрах в двадцати от здания Сената. Святая святых большевистской власти мерцала в свете прожекторов. Охрана в парадной форме образовала коридор, ведущий к массивной красной двери: сабли на боку, в руках, словно спящие дети, — ружья со сверкающими сталью штыками.

Егорова коснулась губами Марининой щеки.

— Помни: завтра ты выйдешь на сцену королевой.

— Или сегодня провалюсь, и тогда не миновать визита пары кожаных плащей из ГПУ…

— Да нет, Мариночка! Ты умная, ласковая, все будет хорошо.

Здание Сената оказалось настоящим лабиринтом. Коридоры, лестницы, залы, вестибюли, снова коридоры, лестницы… И охранники чуть не на каждом шагу. Тут уж только улыбкой не отделаться, Егорова всякий раз предъявляла пропуск.

Наконец они попали в длинный гулкий вестибюль. Людской гомон, доносившийся из единственной туда выходившей двери, им послужил ориентиром. Горничные встретили их ледяным взглядом. Женщины оказались в круглой прихожей, где все диванчики были завалены верхней одеждой. Они тоже скинули плащи… И очутились будто в другом мире.

Гостиная Ворошилова поражала своими размерами. Благодаря множеству ламп и настенных бра там было светлей, чем днем. Проемы стен между книжными стеллажами фанерованы красным деревом. Сквозь огромные окна с двойными рамами виднелись зубцы кремлевских стен и освещенная верхушка Мавзолея. Перед стеллажами — глубокие бархатные кресла с металлическими пепельницами на подлокотниках. И еще оставалось довольно места для гигантского овального стола. Марине никогда не приходилось видеть подобной роскоши. Будь эта белоснежная скатерть простыней, ее хватило бы на десяток кроватей. Искусно ограненные хрустальные фужеры и графинчики сверкали, как алмазы. Все тарелки и блюда — с золотой каемкой. Целые вороха роз и георгин в огромных расписных вазах. Щедрые ломти в серебряных хлебницах.

Марина, непривычная к такой красоте, блеску, дразнящему желудок изобилию, замерла на месте, близкая к обмороку. Кровь колотилась в висках. Егорова стиснула Маринину руку. Гомон смолк. Теперь их разглядывали в упор два десятка товарищей обоего пола.

Собственно, не их, а только ее одну!

Изучали всю с головы до ног. Наблюдали, не дрожат ли руки. Отмечали, испугана или нет, и, кто их знает, что еще.