Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Каплер все говорил и говорил. Словно мамаша, на сон грядущий рассказывающая сказку своему дитяте, чтоб его избавить от ночных страхов. Марина слушала, затаив дыхание. Даже не потому, что Каплер говорил о ней. Успокаивала сама речь, она будто служила защитой от вражеских бомбардировщиков, от вселенского хаоса, бушующего за стенами.

Марина жалела, что у нее болят ладони, — так хотелось стиснуть его руку. Марина улыбалась сквозь слезы, уверенная, что он это чувствует.

— Как нас с вами жизнь-то свела, — продолжал Каплер. — Уж сколько времени я никак не решался навестить эту каморку, чтобы забрать дорогую для меня вещь — рукопись пьесы «Клоп» Маяковского, и вот прошлым вечером наконец собрался. Иногда ведь, Марина Андреевна, так и тянет расстаться с самым для тебя дорогим. Эта рукопись должна быть в стопке отснятых сценариев, которые Козинцев щедро оставил врагу. Еще до войны я хотел ее поставить во МХАТе. Не удивляйтесь, я начинал как театральный режиссер. Но вряд ли бы мне разрешили. Поэзия Владимира Владимировича признана властью, но его пьесы ироничны, вольно или невольно они разоблачают творящийся в стране абсурд… Вы ведь не были с ним лично знакомы, Марина Андреевна? Да что я говорю? Когда он погиб, вы были совсем девчонкой. И пьесы его не видели у Мейерхольда? Вам бы понравились! Свою «Баню» он назвал «драмой с цирком и фейерверком», а «Клопа» — «феерической комедией». Именовал театральными агитками, средством коммунистической пропаганды, в которых, был уверен, как раз и нуждается современный театр. Маяковский сетовал, что трудность постановки его пьес в том, что там нет привычных для актеров амплуа: первый комик, инженю и так далее… А задача высмеивать бюрократов не вдохновляет ни актеров, ни режиссеров, более того — повергает в священный трепет. Нельзя забывать, настаивал Маяковский, что театр в первую очередь — зрелище. Цель театра — потрясать души и одновременно служить «столом претензий». Актер должен всегда помнить, что его задача схватить зрителя за горло, пробрать до селезенки, заострив все актуальные проблемы.

Голос Каплера гремел, видимо, изображая интонации Маяковского. Марина его завороженно слушала. Рокот бомбардировщиков теперь удалялся. Зенитки смолкли. Сирены пропели отбой.

— Ну, вот и все, — прошептала Марина. — На этот раз пронесло.

Алексей Яковлевич не ответил. Скрипнув пружинами, он встал с дивана и куда-то направился. Оказалось, к умывальнику. По звукам Марина определила, что он пьет прямо из крана. Сквозь хлюпанье он предложил Марине стакан воды. Пока Марина пила, Каплер сменил тему:

— До утра, Марина Андреевна, мы отсюда не выберемся. Так что вам придется скоротать ночь на этом диванчике. За меня не волнуйтесь, уж найду, где притулиться.

На что Марина лукаво откликнулась из темноты:

— Ну, если вы настаиваете, чтоб я называла вас Люсей, тогда и вы меня зовите не Мариной Андреевной, а как-нибудь покороче.

Одобрительно хмыкнув, Каплер сообщил, что все-таки пойдет заглянет в аптечку, если та вдруг окажется на месте. Мгновенно вспыхнул фонарик, и мужчина вышел из комнатки. Его шаги гулко разносились по длинному пустому коридору, постепенно удаляясь. Марина легла набок и уютно свернулась клубочком, примостив голову на диванном валике. Некоторое время она прислушивалась к шагам Алексея Яковлевича, потом отвлеклась.

Этой ночью Марине пришлось так долго ловить каждый звук, что ей надоело. Она и не заметила, как заснула.

А когда проснулась, солнечный свет уже позолотил шторы. В комнате было нечем дышать. Каплер сладко спал, подпирая плечом стенку и подложив руки под голову. Его ноги свешивались с дивана. Он постарался как можно больше увеличить расстояние между ними. Его лицо было ясным, спокойным, но он тяжело дышал. На висках блестели капельки пота. Руки запутались в густой шевелюре. На нем была синяя полотняная рубашка с расстегнутыми пуговицами. На его нежной шее трепетала жилка. Марина долго разглядывала Алексея, не заметив на его лице и следа ночного ужаса.

В парке вовсю щебетали птицы, словно и не было никакой войны.

Марина встала с дивана, стараясь не разбудить Каплера. Она приоткрыла окно, не раздвинув шторы. В каморку сразу ворвался свежий утренний воздух вместе с вдохновенным, победным птичьим пересвистом. Марина разделась перед умывальником и мокрой салфеткой, зажав ее в запястьях, кое-как обмылась. Стараясь не шуметь, она было собралась помыть голову. Но тут проснулся Каплер.