Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Мужчины в длинных черных пальто взяли мулов под уздцы, а женщины в цветастых платках устроились на тележных скамьях. Они махали руками в знак прощания, пока телеги не скрылись вдали. От чрезмерного волнения Марину качало, словно от вина, и она все махала рукой в ответ, пока Эпрон не начал торопить ее:

— Нам тоже надо ехать. Лучше, чтобы нас здесь не видели. А то у хороших людей будут неприятности. Не забудь: синагог и раввинов в Биробиджане не существует.

Он взял ее за талию и обнял.

— Но ты ничего не бойся. Это был не сон. Ты моя любимая жена!

Когда ЗИС выехал на дорогу, Марина все еще держала в руке и бережно разглаживала полоску бумаги, на которой ее имя навеки было поставлено рядом с именем любимого. Минуту она колебалась, не должна ли сказать Эпрону всю правду. Сказать, что он женился на поддельной еврейке, а значит, весь этот ритуал был просто иллюзией или даже ложью. А был ли он ложью? И где была правда? За эти месяцы она стала еврейкой. Такой же, как Бэлла, бабушка Липа, другие. «Неважно, еврейка ты или нет, моя девочка. В Биробиджане об этом не спрашивают, — так говорил ей Михоэлс. — Всему научишься. Выучишь идиш. Станешь большой еврейской актрисой, которая никогда не теряет самоиронии. Эту цену ты должна заплатить за право принадлежать к нашему народу. Для нас Биробиджан — это новый Израиль!» А не это ли происходило с ней сейчас? Не в этом ли была настоящая правда? Марина Андреевна Гусеева стала женой Майкла Эпрона перед лицом еврейского бога. И никакой другой правды не было. Бумажка от раввина сделала ее сильнее. Если бы она могла, она вставила бы ее в ладонь навек, будто в рамку. В тот вечер, когда они впервые после свадьбы занимались любовью в маленькой комнатке дома, предоставленного им для ночлега, она все еще держала в кулаке эту священную для нее полоску бумаги.

В последующие недели, как и в своих предыдущих поездках, Майкл и Марина посещали деревни и воинские части. И везде Эпрона с нетерпением ждали, а он лечил, успокаивал, прописывал обезболивающее, мази, словом, облегчал страдания. Да и Марину везде ждали с волнением и радостью. Некоторые замечали, что в ее игре что-то едва заметно изменилось — она стала серьезнее. Будто слетела летняя беззаботность. Но эта легкая грусть не снижала эмоционального подъема, и при каждом прощании с нее брали слово, что на будущий год она вернется вместе с теплыми днями. На обратной дороге им пришлось на двое лишних суток задержаться в Бабстове — на последнем этапе путешествия, в деревне, где было домов пятьдесят. Братья подхватили малярию, и Эпрон не хотел уезжать, пока не убедился, что температура спала. Наконец они оказались на незаметной дороге, ведущей через тайгу к их лесной избушке, где им предстоял настоящий медовый месяц. Погода исправилась. Ветер подсушил дорожную грязь, очистил воздух, который стал прозрачнее стекла, треснувшего под каблуком Майкла в синагоге. Еще засветло они подъехали к избе. Эпрон выключил мотор ЗИСа, привлек Марину к себе, обнял ее и тихо проговорил:

— Подожди. Муж должен перешагнуть через порог дома, неся супругу на руках.

Он выпрыгнул из грузовика, обошел его кругом, Марина со смехом открыла дверцу и ухватила Майкла сзади за шею, чтобы снова поцеловать его. Они не заметили, как в избушке открылась дверь, зато услыхали окрик:

— Эпрон!

Они отпрянули друг от друга.

— Эпрон, не двигаться!

В дверях стоял ухмыляющийся Левин и с ненавистью смотрел на них. Рядом возникла Зощенко, направив на Эпрона пистолет. Она скомандовала:

— Руки за голову!

Марина спустилась из кабины грузовика, цепляясь за куртку Эпрона, который стоял с поднятыми руками.

— Матвей!

Зощенко завопила:

— Отойди от американца, товарищ Гусеева!

Пистолет плясал у нее в руке. Эпрон шагнул в сторону, и та закричала снова:

— А ну, не двигайся!

Марина прошептала:

— Майкл!

В лесу послышался шум мотора, и на краю поляны показались солдаты. Два воронка НКВД заблокировали грузовик. Левин и Зощенко подошли к ним. Марина стояла перед солдатами и кричала:

— Нет! За что?

Они подтолкнули ее к борту ЗИСа. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за дверцу, она застонала. Левин, наблюдавший за ней, протянул руку, чтобы ухватить ее за локоть. Она вырвалась и снова попыталась оттолкнуть солдат. Тут Зощенко ударила ее по лицу. Солдаты скрутили ее, а Зощенко вновь ударила, на этот раз рукояткой пистолета. Тут уже Марина завопила от боли. Она осела на траву, силой заставляя себя смотреть, как солдаты запихивают Эпрона в один из воронков. По команде офицера солдаты вскарабкались рядом с Эпроном, захлопнули дверцы машины, и воронок тут же покинул поляну. Теперь оружие было направлено на рыдавшую Марину. В ее голове стучало: «Супруг мой, муж мой…», но она не могла произнести ни слова.