Александр Ольбик - Ящик Пандоры

– Все в порядке, – сказал он. – Наркозик общий или же обойдемся местным?

– Я думаю, достаточно местного, – Дарий боялся наркозов. Он хорошо помнил, как Элегию, когда ей удаляли два зуба и сделали анестезирующий укол в позвоночник, пора зил анафилактический шок – аллергическая реакция на препарат и ее едва откачали в этой же больнице. Впрочем, если все вспоминать, не хватит вечности, и Дарий покорно потащился за возвращающимся в операционную врачом.

Перед тем как лечь на стол, под гроздь операционных светильников, он вынул из кармана свой тюбик и достал таблетку клонозепама. Для успокоения. И предупредил Кальву, который, кивнув головой, что, дескать, не возражает, уже натягивал на руки резиновые перчатки. Без получасового и наитщательнейшего умывания рук, как это показывают в старой закваски советских фильмах. И когда Дарий уже во всю длину своих метра восьмидесяти двух уложился на хирургическом столе, в операционную вошли две медсестры, которым положено ассистировать главному хирургу. Одна из них, лет пятидесяти, совершенно невыразительная особа, зато вторая… Молоденькая, с симметричными чертами лица, и Дарию даже подумалось, что если бы он был на месте Кальвы, то непременно закрутил бы с ней роман. Тем более его кабинет как раз подходит для теневого секса. Одни кожаные кресла чего стоят – ляжки в стороны, на широченные подлокотники, и люби, сколько душе захочется. И пока он думал эти глупости, Кальва воткнул в его Артефакт иглу и сделал первый анестезирующий укол. По договоренности с Дарием – новокаин. Затем молодая красавица подала хирургу еще один шприц, и – снова жалящий укус в и без того болезненную крайнюю (прощай, старушка!) плоть. И все же, как ни легкомысленна была операция, его с головой прикрыли синим прозрачным пологом, наверное для того, чтобы он не смотрел и не умер от расстройства, когда ему будут обрезать одну из самых заповедных частей тела. Было больно… больновато… но не более того, когда он врезался Артефактом в землю, овладевая своей бедной Пандорой в ее палисаднике. Ах, как давно это было! Впрочем, обман ощущений, это было летом, еще до Медового Спаса, но после Лиго, ибо на рынке еще продавались дубовые венки и веники из камыша и папоротника.

Когда Кальва взялся за ножницы и, двумя пальцами оттянув кожицу, начал ее кромсать, Дарию это показалось почти невыносимым, и он до судорог в челюстях сжал зубы. И пальцы на ногах и руках тоже сжались, да так, что ногти, которые он забыл подстричь, впились до крови в ладони. Медсестры работали (и это называется работой!) молча, и до Дария донеслись всего две-три реплики, которые бросил за время операции Кальва. Больнее всего было тогда, когда Кальва начал обметывать обрезанную плоть нитками. То есть делать оверлочную операцию, чтобы остаток плоти приобрел достойный вид и не болтался позорными лохмотьями. Правда, впоследствии выяснилось, что Кальва, обладая прекрасными способностями мясника, портным был никудышным. Позже, когда Дарий обследовал то, что осталось от крайней плоти, он, к его сожалению, ничего хорошего не увидел: никакой эстетики, словно ее специально кто-то постарался сделать неровной, волнообразной и зигзагообразной. Впрочем, ее пересеченный рельеф мог сыграть и положительную роль, допустим, в момент вторжения в ВЛГ и соприкосновения с мифической точкой «джи»…

Когда все было отрезано и зашито, вернее, оверлочно обметано, с него сняли полог, и Дарий увидел улыбающееся лицо Кальвы.

– Могу вставать? – спросил Дарий и начал спускать со стола ноги.

– Не спешите. Сейчас сестричка проводит вас до палаты, где вы можете до вечера полежать, а я за вами присмотрю.

Вот в таком сугубо будничном ключе и был совершен обряд обрезания, которому на берегах Средиземноморья, и в более отдаленных Индонезиях придают столько значения и что частенько является наилучшим дипломом (свидетельством, аттестатом) национальной принадлежности и религиозной идентичности, а также не менее религиозной лояльности. Дьявол пошутил с неверующим Дарием и посмеялся над предрассудками мусульман, иудеев, гигиенически непорочных европейских педофилов и местных педера… которые обрезание делают исключительно для лучшего проникновения в аномальные зоны анального отверстия. Перечислил стенания и высказал стоны необрезанный и некрещеный ощущая присутствие Ездры вошел в синагогу без шапки нарушив законы в шапке в храм православный крестясь на иконы но за иконостасом не виден престол и в алтарь не решился войти бос и гол необрезанный и некрещеный в переулке крутом к синагоге отверг приобщенья в белокаменном храме Христа над рекой в воскресенье отвергнув крещенье доморощенна вера твоя и кустарны каноны необрезанный и некрещеный…