Александр Ольбик - Ящик Пандоры

Уже после того, как они вернулись домой и он с помощью зеркала обследовал место травмы, он печально осознал, что битва в саду закончилась для него членовредительством. Его неубиенный Артефакт был весь синий и не хотел блюсти прежнюю геометрическую линию. Он явно был покорежен, как бывают покорежены рули и элероны у неудачно севшего на ВПП истребителя. Но для окончательного диагноза нужен был новый подъем, который в данный момент был просто пустой фантазией.

– Это из-за тебя, – чуть не рыдая, заявил он Пандоре. – Если бы не твое блядство, ничего бы этого не было. – И после слюнявого молчания вопрос: – Где ты, мамзель, потеряла свои трусики? – Он взял с трюмо ее небольшую сумочку и все, что в ней было, вытряхнул на диван. Да, его гипотеза материализовалась: трусики находились в одной компании с губной помадой, пачечкой салфеток, двумя презервативами, пилкой для ногтей и записной книжечкой в красном кожаном переплете, из которой, между прочим, выпали две стодолларовые бумажки… Но он их до поры до времени проигнорировал. Он взял в руки ее вещь, от которой исходили те же ароматы, что исходили от ее волос и кожи. И тут он почувствовал, как через боль пульсирующими толчками к его травмированному органу прорывается кровь и… до взлета остались секунды. Он снова подошел к зеркалу и стал взирать на процесс восстания и Его покореженную сущность. Картинка была отвратительная: в горизонтальном положении Артефакт имел очевидный изъян, его ударная часть смотрела на мир не под прямым углом, а, пожалуй, под углом в 45 градусов. То было явное искривление «позвоночника», и как он ни пытался пальцами выправить кривизну, Артефакт не подчинялся.

– Смотри, что ты наделала! – Дарий, подтянув на чресла брюки, вышел из комнаты – попить, ибо рот обложила жесточайшая засуха, а душа, утомленная передрягой последних анатомических открытий, исходила тоской неисправимого грешника.

И уже из кухни он услышал ее плаксивый, но ничуть не оправдывающийся голос:

– Сам виноват, налетел, словно голодный лось… Нет чтобы самому купить, так он рвет последнее…

– А зачем тебе презервативы, если ты была в бабской компании? Мы с тобой обходимся без этого, не так ли?

– Это дикая случайность, я шла по улице, а ко мне пристали какие-то мальчишки из общества борьбы со СПИДом… Сейчас шагу нельзя ступить, чтобы не всучили какую-нибудь гадость…

– А почему ты их в сумку положила? И почему упаковка на одном надорвана и вместо двух презервативов там только один?

– Отстань, мне такие презеры дали… Что я, виновата?

– Ладно, к черту эти резинки, ты лучше скажи, почему тебе так мало заплатили? Сейчас распоследняя шлюха получает больше, чем ты…

– Это презент… Если ты сам не в состоянии заработать, то кто-то должен это делать.

Дарий сжал кулаки и стиснул зубы. No komment! Первым порывом его было пойти к ней на кухню и устроить там Варфоломеевскую ночь, но вместо этого он возвратился к зеркалу и принялся смазывать Артефакт кремом для бритья.

Всю ночь в их квартире горел свет, и всю ночь Пандора с помощью льда и куска марли делала ему компресс. Он лежал на диване, смотрел по телевизору очередную фигню на тему «Возможна ли любовь без секса?», а она то уходила на кухню, то возвращалась, и каждый раз, входя, горестно вздыхала. «Бедненький мой, – говорила она и своей рукой приспускала у него трусы, – сейчас ледок все поставит на поток, и будешь ты вновь дееспособным…»

Ну надо же, какой цинизм!

Дарий уже остыл и все ранее заготовленные обличительные речи относительно ее нравственного падения отошли на второй план. И хотя у него ничего не болело, подсознание ему подсказывало, что золотые деньки кончились. Вопрос только в сроках – навсегда эта непруха или минует, как легкое дуновение ветра? Он лежал и слышал, как в ванной шумит душ – это Пандора смывала с себя порочные улики, после чего выйдет вся разомлевшая, с распущенными волосами, в розовом шелковом халате и долго будет возле трюмо возиться со своим лицом.

Уже была глубокая ночь, когда Пандора, сменив халат на сексапильную ночнушку (шелковую, выше колен, с бордовыми кружевами, с узенькими темно-синими бретельками), улеглась на диван, как ни в чем не бывало прижалась к нему мягким бедром и, положив руку ему на живот, тихо начала увещевать: «Глупыш мой, кому я, старая вешалка, нужна? Ты же пойми простую вещь, я ведь не твоя раба, а ты не мой повелитель, мы свободные люди, живем один раз… – зевнула, потянулсь. – Ты только подумай, всего один раз, и придет время, когда ни тебя, ни меня на этом свете больше не будет».