Александр Петров - Дочь генерала

Девушка за столиком впервые подняла глаза с влажной поволокой и посмотрела на Григория с восхищением.

— Ладно, — сказал Григорий, бросил на стол деньги и поднялся. — Поедем в культурный парк. Мне он по ночам снился.

Я не стал говорить, что туда любит заходить сын Гарика. Молчал и о том, что на похоронах отца он подходил ко мне и поклялся убрать всех, кто подставил отца, в том числе Григория. Мне сегодня очень комфортно молчалось.

Белый «Крайслер» внутри оказался просторным и прохладным. Жаль только, что солнце не могло пробиться сквозь тонированные стекла. В парке мы гуляли по аллеям. Заботливый парень с бицепсами шел впереди и освобождал нам дорогу. Григорий обнимал молчаливую девушку и что — то постоянно рассказывал. Уже в кабинке «колеса обозрения» на самом верху, где город весь как на ладони, я обнаружил, что на моих коленях лежит белый кейс. И охота мне с ним таскаться…

После «колеса обозрения», «американских горок» и «летучего голландца» Григорий позвал нас в старую шашлычную. Рядом с новомодными ресторанами это здание казалось островком прежней жизни. Среди древних тополей и плакучих ив шашлычная, обитая крашеными досками, дышала прежними запахами грузинских специй, трав и угольным дымком. Так пахло лето на море. Давно, в детстве.

Мы с аппетитом ели шашлык по-карски на косточке с бордовой капустой. Запивали душистой густой изабеллой… И тут на стул рядом со мной присел парень. Его лицо со страдальческой гримасой показалось мне знакомым. Я жестом успокоил охранника с бицепсами, придвинул мальчику чистую тарелку и положил жареного мяса с перченой красной капустой. Он, не говоря ни слова, набросился на еду. Я же пытался вспомнить, где мог его видеть. Может быть, он знакомый дочери?

— Я им чужой, понимаете? — сказал он наконец. — Я чувствую, что мешаю своей матери. Даже в своей комнате, через стену это чувствую. Даже здесь, сейчас… — Он махнул рукой в сторону дома из желтого кирпича, повернулся ко мне и посмотрел в глаза: — А вы знаете, каково жить без родного отца?

— Я с шестнадцати лет живу без отца. Как уехал из отчего дома и поступил в институт.

— Но вы же могли приехать к отцу, написать ему письмо? Посоветоваться о чем — то… попросить?

— Да, мог, конечно. Но я этого не делал. Мы не были настолько близки. А что бы ты попросил у отца?

— Денег, — сказал юноша, опустив глаза. — Я бы купил себе квартиру и оплатил учебу в универе. Я физиком стать хочу. Как он, — прошептал мальчик и достал из кармана мятую карточку.

На фотографии была моя счастливая физиономия, круглая, лопоухая и без бороды. Рядом стояла Маринка в красном платье. Ну, конечно, мы были влюблены. Тогда мы верили в нашу любовь, верили, что это на всю жизнь. Когда Марина ушла от меня к сыночку дипломата, — я это воспринял, как ужасное предательство. Да, да, в том самом доме из желтого кирпича все у нас началось и все потом кончилось. Самовлюбленный мажор бросил Маринку. Что было с ней дальше, я не знал. Оказывается, она родила сына. Моего сына.

Деньги… Да, эта презренная материя пронизала всю нашу жизнь. Конечно, слышать крики своей матери — от этого можно и с ума сойти. А Марина, помнится, в определенные моменты теряла контроль и кричала во весь голос. Да, трудно парню. Спрашивается, как ему без образования и связей заработать огромную сумму на квартиру? Смог бы я в молодости купить жилье по нынешним ценам? Вряд ли. Что ж, если у меня появилась такая нежданная возможность, отчего бы ему и не помочь? Тут ведь даже трудиться не надо — просто протянуть деньги и всё…

Я встал, прошел к официанту и попросил у него какую-нибудь сумку. Он предложил мне черный с золотом пакет. Я в туалете переложил в него половину содержимого белого кейса и вернулся за стол.

— Возьми это. Вернись домой. Купишь себе квартиру и… учись в своем «универе».

— А вы? — спросил мой сын.

— Сейчас тебя проводит вот это мужчина. Скорей всего мы больше не увидимся. Прощай.

Григорий согласился отпустить охранника на полчаса. Я попросил его еще забросить белый кейс ко мне домой и написал на салфетке адрес. Позвонил жене и предупредил о визите. Они ушли — онемевший сын и невозмутимый хозяин бицепсов. Григорий спросил:

— Так этот «тайный плод любви несчастной» — от Маринки? Надо же! Героическая девушка. Гордая! Что же она сына тебе не предъявила?

— Ты же сам сказал: гордая.

Мое лицо ласкало заходящее солнышко. Григорий с девушкой ворковали о чем-то. А меня по-прежнему несли в золотистую даль пронизывающие струи блаженства.