Александр Петров - Дочь генерала

— А чего вас, оглоедов, баловать-то, — проворчал доходяга скрипучим голосом, — чай не важные какие, а так… мазилы-писаки шалопутные. Да буде лапать-то, давай по делу. Наливай!

Василий вприпрыжку бросился к бару и откуда-то снизу извлек матовую пузатую бутылку с золотой наклейкой. Из холодильника достал салями и банку с крабовым салатом. Все это с хрустальным бокалом и серебряной вилкой поместил на поднос и торжественно с полупоклоном поднес бомжу. Тот уселся прямо на пол и снисходительно ждал угощение как должное.

— Откуда идете и куда путь держите, добрый странник? — спросил Сергей.

— Да ведь мы чего, — протянул тот, степенно выпивая и закусывая, обходясь при этом без бокала и вилки. — Нам куда велено, туда и шастаем. Ныне с Кавказу. На Новом Афоне в пещерах весновал, а как залетило, так через вас на севера попёхал.

— Мне все-таки неясно, — сказал Борис, — как вам удается без документов границу пересекать?

— А мы никаких границ не знаем, — задумчиво протянул тот, солидно сморкаясь в салфетку. — Идешь себе, лапти плетешь помаленьку и все тут. Ну, это… лес видел, море тоже было, горы, помнится… Небо, конечно… А границ… нет, детынька, не видывал. Прости…

— А здесь, в городе как? — не унимался Борис. — У нас же проверка паспортов на каждом шагу.

— Каких еще паспортов? Сроду у нас не проверяли. Мы люди темные, нас которые светлые не видят. Мы так ходим… Во мраке грехов своих. — Он обернулся к Сергею: — Ты вот что, Серёнь, девоньку-то приведи.

— Какую… девоньку? — опешил Сергей, поглядывая на Наташу. — Откуда? И зачем?

— Что переполошился? — Улыбнулся странник. — Нехорошее подумал? Убогая тут ко мне пристала. Гнал ее от себя, а она, как приклеенная, — не отстает. Ну думаю, значит, Господь судил мне с ней таскаться.

Сергей сходил на улицу и привел оттуда за руку девочку лет двенадцати, замотанную по самые глаза в платок. На ней болталось платье с чужого плеча. На ногах белели старенькие кроссовки размера на два больше ноги. В руках она держала хозяйственную сумку. Увидев сидящего на полу старика, она вырвалась, сбежала вниз по лестнице и села рядом с ним. Рукой вцепилась в рукав вожатого.

— Вот так всю дорогу, — вздохнул странник. — Вцепится и не отходит.

Наташа подошла и погладила девочку по плечу. Положила ей в тарелку салата, протянула большую грушу. Налила чаю. Девочка, не поднимая глаз, взяла. И только после стариковского «можно, кушай» набросилась на еду.

Когда им собрали небольшой сверток с одеждой и консервами, странник с девочкой ушли в какую-то ночлежку. Наташа, как только те удалились, стала спрашивать:

— А почему вы его по имени-отчеству?

— О, Дмитрий Евгеньевич пожилой уважаемый человек.

— Уважаемый? А чего же тогда такой… неаккуратный?

— А ты сейчас запах неприятный чувствуешь? Как после Игоря?

— Нет… — прошептала Наташа.

— То-то же! Старик с прелестью борется, — вздохнул о своем больном Борис. — Он, видишь ли, доктор наук, профессор университета, философ. Но вот однажды понял, что нет истины в науках мирских и ушел из дома по Руси странствовать. Чтобы в тяготах и скорбях принимать позор и смирять гордыню ума. Раньше-то он в фаворе был и через это от гордости страдал. А сейчас подвизается, проходит искушения.

— А почему он вас это… смирял?

— Имеет право!.. По табели о рангах. Наверное, он в нас он разглядел высокоумие, вот легонько и подправил.

— А как он понял, что в науке нет истины? — не унималась девушка. — Должна же быть причина.

— Конечно, Наташенька, — кивнул задумчивый Борис, — причина случилась такая, что… мало не покажется. Дмитрий Евгеньевич побывал… на том свете. Причем не абы где, а в геенне огненной. По сути, ему показали то место, в которое он должен был отойти после смерти, если не покается, конечно.

— Страшно-то как! — прошептала девушка.

— Страшно, милая девушка, попасть туда навечно, а такое предупреждение — это великое счастье! Да… опалённый геенной… — Борис говорил все медленней и глуше. — Представляешь, как человек, взглянувший на адовы мучения, смотрит на земную жизнь? Это ведь просто так не проходит, это меняет точку зрения так, что!.. Опалённый гееннским огнем… какой глубокий таинственный смысл…

Борис схватил амбарную книгу, открыл и стал торопливо писать. Иногда он отрывался от бумаги, поднимал глаза к бирюзовому потолку и шепотом произносил «опалённый огнем». Снова писал и шептал… Потом встал и вышел из студии.

Вернулся он на рассвете грязный, помятый, с синяком под глазом. Молча умылся, проворчал: «я не хочу об этом говорить» и сразу лег спать. Василий вздохнул: