Валери Тонг Куонг - Провидение

– Поехали, – объявил санитар. – Малыш, не подержишь эту дверь?

Боль в моем животе ширилась.

– УЗИ в соседнем здании. Надеюсь, все будет в порядке.

Какая-то запыхавшаяся женщина появилась за мной, отстранив Поло.

– Том, Том, как ты?

Алина?

– Что ты тут делаешь?

– Вы его жена? – спросил Поло.

Они шли широким шагом – санитар впереди, толкая каталку, Поло, цепляясь за металлические прутья ограждения, Алина, прижимая свою сумочку к груди.

– Нет. Собственно, я…

Она не закончила.

– Это подруга, Поло.

– Я зашла узнать, как ты. Знаешь, Либби, вся эта ложь… В общем, хочу сказать… что все кончено. Я хотела, чтобы ты это знал. Что ты и я… в общем… я и она…

Она вдруг обратилась к санитару.

– А почему вы так торопитесь, у него какая-то проблема?

– За меня не беспокойся, все будет в порядке, – солгал я.

– Ты такой бледный… Знаешь, меня эта история тоже убила… Не могла себе представить…

– Ладно, – сказал Поло. – Раз вы теперь не один, я вернусь, посмотрю, как там мама.

– А куда конкретно вы его везете? – настаивала Алина.

– На УЗИ. Надо сделать эхограмму.

– Я с вами, – заявила Алина.

Я не был уверен, что оценил ее жест, но у меня не было сил с ней спорить.

– Удачи, – бросил Поло, исчезая.

– Пока, Поло, – ответил я.

Когда он повернулся к нам спиной, у меня необъяснимо защемило сердце.

– Красивый ребенок, – сказала Алина.

– Он уже Стейнбека читает…

– Нет больше поколений, – заключил санитар. – Все идет слишком быстро. Скоро нам понадобится специальное образование, чтобы угнаться за нашими детьми.

Однажды утром, весной, когда солнце заливало комнату, мы лежали – голова к голове, кожа к коже, сердце к сердцу, темные пряди на белой простыне, и пение птиц доносилось из широко распахнутых окон – я признался Либби на ухо, что я всегда мечтал иметь маленькую девочку.

Она пожала плечами.

– У меня никогда не будет ребенка. Родить ребенка эгоистично. Доставляешь себе удовольствие, играешь с куклой, а потом бросаешь его в этот дерьмовый мир – прекрасный подарочек!

Но ее правда была не в этом. Гораздо позже, как-то вечером, когда она вернулась пьяная с какого-то светского коктейля и сказала мне с усмешкой:

– Посмотри на мой живот, Том. Посмотри на эту шелковистую, упругую кожу, натянутую как раз там, где нужно. Никакие малявки не испоганят этот живот.

Она прижала палец к моим губам:

– Обещай, Том, это останется между нами, ладно? Я политически некорректна, ты сам прекрасно знаешь, но признайся, что тебе это нравится – нравится, что я твоя бесстыжая любовница, твоя идеальная возлюбленная, твое порочное совершенство?

Гниль в тебе самой, Либби. В твоем сердце, в твоем мозгу, в каждой твоей частице, материальной или нематериальной. В сущности, может, это что-то вроде инстинкта сохранения рода подсказало тебе не воспроизводить себя. А может, какое-нибудь божество решило вмешаться, чтобы ребенок не рос среди лжи и манипуляций – твоей личной системы ценностей.

– Мне привратница сказала, в какую больницу ты поехал, – рассказала Алина, когда меня привезли на УЗИ. – Представляешь? Она плакала в своей каморке. Сказала, что это по ее вине.

– Она мне очень нравится.

– Мне тоже.

– Вам придется оставить нас, мадам, – объявил врач.

Алина подобрала свою сумочку.

– Буду ждать тебя за дверью, Том.

Специалистом по УЗИ оказалась молодая женщина – лет тридцати, миловидная, зеленоглазая, светло-русая и ласковая с виду. Она ощупала мой живот, намазанный гелем.

– Тут у вас все довольно твердо, – прокомментировала она.

Моя кожа изменила цвет. Она начала водить зондом.

– После обследования надо будет взять у вас кровь на анализ. Это быстро. Затем снова увидитесь с доктором Гранже.

– Гранже?

– Это тот, кто затребовал эхограмму брюшной полости.

– А.

Пока она водила зондом туда-сюда, выражение ее лица стало другим. Она сощурилась.

– Нашли что-нибудь?

– Секундочку, пожалуйста.

Она какое-то время пристально вглядывалась в экран, потом отложила зонд.

– Извините, я скоро вернусь.

За что, собственно, извинить? За то, что оставила меня одного наедине с этой непонятной машиной? За то, что была такой ласковой и при этом такой напряженной? Почему мне так холодно? Я чувствовал, что становлюсь все тяжелее, почти тестообразным. Мне вдруг показалась, что в комнате стало темнее. Что происходит? На мой счет ошиблись. Приняли меня за одного из ребят, пострадавших от взрыва, перепутали наши судьбы, эй, барышня, вернитесь, я всего-навсего свалился с велосипеда, это не может быть так уж серьезно, я уже потерял сегодня женщину своей судьбы, вы не считаете, что с меня хватит?