Татьяна Набатникова - Город, в котором...

Хорошо им, домашним, прирученным, дрессированным — собакам и людям. Не то что иным беднягам, которые рыщут в одиночку, на ощупь, — не знают цели и уповают на авось: авось наткнутся на нее — а без нее что за жизнь?

«Ты легкомысленная!»

Ну кто бы сказал Полине: ты чистая, кто бы успокоил: ты чистая, кто бы нежно уверил ее: ты чистая! Кто?

— Ты потеряла понятие о приличиях, — сказал Полине Проскурин. — Тебя знают люди, а ты со своим хахалем шляешься где попало, пальцем на вас показывают!

А есть вещи, которые следует очень охранять от называния вслух, как фотобумагу от света. Все зависит от слова, которое первым запечатлеется — и пригвоздит уже необратимо. Как только Юра был назван хахалем, тотчас Полина стала шлюхой — такова неизбежность обозначения. И именно ею она себя и почувствовала.

— Замужние женщины так себя не ведут! — заключил Проскурин как-то по-детски обиженно — и это было бы смешно — да и было смешно, — Полина засмеялась безалаберным смехом неимущего, которому нечего больше потерять. Но Проскурин метнул в нее такой взгляд, преодолевающий сопротивление любой остальной материи. Почему он делал это так редко! — в промежутках Полина отвыкала уважать его.

Она посерьезнела и спокойно сказала:

— Ты прав. Замужние женщины так себя не ведут. Но положение легко исправить. Я перестану быть замужней женщиной.

— Как тебе будет угодно, — церемонно ответил он.

Вот как интеллигенция среди прочего народа, так п о с л е д о в а т е л ь н о с т ь среди прочего упрямства: мнит себя элитой и приставляет себе на погоны плюс — положительный знак отличия. Пора уже свергать ее из положительных качеств — вон сколько ее именем наворочено ошибок, нагромождено одна на другую с осознанным губительством — лишь бы не отступиться.

Полина подала на развод — исключительно из последовательности.

Та же последовательность была единственной причиной их свиданий с Юрой. Уже они все исчерпались, свидания, но вызов за границу все не приходил, и накапливалось, нарождалось, как молодой месяц, новое свидание — и потом снова, — и сколько же еще лун пройдет до отъезда?

Жалкая дура, вот она звонит ему на работу. На месте его нет, разыскали по громкоговорящей радиосвязи: «Товарищ Хижняк, позвоните на щит управления!» Он скоро отозвался из какого-то угла станции по телефону — и Полину с ним соединили. Слышен был рев агрегатов, и Юра орал сквозь этот рев:

— Алло! Алло!

— Знаешь, — радостно закричала Полина в трубку, — в честности есть особенное удовольствие…

Ну не дура ли?

— Что? — орал он, преодолевая близкий к нему шум. — Полина? Алло! Что случилось?

— Ничего! — Она прибавила громкости, прохожие оглянулись. Задуманную лирическую ноту криком было не взять. — Давай встретимся!

Вот и опять свидание.

— Когда скрываешь от мужа — ты его как бы щадишь: знаешь про свой грех сама, как про гвоздь в сапоге, и мучаешься одна. Ну, а как только выставишь всю правду наружу, тебе уже легко: не колет. Такая сразу вся из себя чистая, гордая, честная становишься! А мучается теперь пусть он. Пусть с этим гвоздем что хочет, то и делает.

Юрка испугался:

— Призналась?

— Даже и не понадобилось. Не отпираться — вот и вся честность. Но, скажу тебе, даже это потребовало отваги.

— Ну, и что он сказал? — затеребил нетерпеливо: поскорее узнать степень опасности.

— Мирно разводимся.

— Так… Из-за меня? — у него даже дыхание пресеклось.

— Не бойся, не из-за тебя. Из-за меня. — И усмехнулась.

— Но он знает про меня? Ты ему сказала?

— Не бойся, морду тебе бить не придет. — Полина почему-то вдруг страшно устала.

— Что ты заладила: не бойся, не бойся! — разнервничался. — Я и не боюсь. Я ведь и сдачи дать могу…

Сомнительно.

— …Так что мы с ним теперь в свободном союзе. Хочешь — живи, хочешь — нет. Как во Франции. …А убил бы — было б справедливо, — опустевшим голосом.

— Кого? — опять испугался Юра.

— Боже мой, да меня, кого же еще! — сверкнула глазами с презрением, и он вздохнул, посрамленный человек, сам согласившийся на посрамление.

И вроде бы, казалось, все. Нет, опять звонок.

— А, это ты…

— Я. А ты не рада?

Дурацкий вопрос, и Полина молчит.

— Полина.

— Ну.

— Давай хоть встретимся, что ли.

— Какое встретимся, ты в своем уме — еще засекут, и сорвется твоя загранмечта. — Полина откровенно издевается.

— А мы где-нибудь за городом, — не понимает издевки.

— Да ты что! За городом уж если засекут, так и вида не сделаешь! — еще насмешливее.