Алексей Варламов - Все люди умеют плавать (сборник)

Сашка отползла в сторону, огляделась по сторонам, охая, разделась и, дрожащая, даже не шагнула, а упала в реку. Вода оказалась ледяной, камни скользкими, а течение неожиданно сильным. Сашку подхватило и поволокло как щепку. «Не хватало только утонуть», — подумала она. Но позвать на помощь не решалась. Она была стыдлива до невообразимости.

Наконец ей удалось зацепиться за упавший ствол, и, обдирая в кровь тело, девочка вылезла на берег. Клацая зубами, голая, нескладная, Сашка заковыляла к тому месту, где разделась, и насухо вытерлась. Хотелось плакать. А еще съесть что-нибудь вкусное. Но вкусного не было ничего. Парни не взяли с собой ни конфет, ни пряников; скуповатый Виля выдавал каждому по два куска сахара утром и вечером. И варил крупу с сублематами, которые обрыдли на второй день. Хотелось домой. Но дом был не просто далеко. Он был в другом мире.

Зеленая палатка с красным входом вздрагивала от храпа. «Вот так утонешь — и никто не заметит». Солнце наконец вылезло из-за горы, отчего вся местность сразу повеселела. Дул ветерок, прогоняя летучих тварей, и Сашке стало стыдно оттого, что она отлынивает от общих дел. Она оттащила котлы к реке и принялась мыть посуду. За этим занятием ее застал Виля. Он удивленно посмотрел на уменьшившуюся в размерах тоненькую девушку в брезентовой штормовке, притулившуюся на корточках у берега, сел рядом и стал помогать.

— А ты молодец.

Сашка почувствовала, как краснеет от его взгляда. Прежде Виля на нее так не смотрел. Она не могла понять, чего больше было в этом взгляде — сочувствия, вопрошания или удивления, опустила глаза и отчаянно принялась тереть песком закопченный котелок, пока Виля не отобрал его и не ушел разводить костер, оставив ее в недоумении и тревоге.

Но краснеть в тот день ей пришлось сразу от всех мужских глаз, которые уставились на преображенную метиску. Не зря гнали слепни бедную Ио сквозь африканский уральский лес. Что-то случилось с Сашкой, переменилось в ее глазах и движениях с того дня, как она снова вернулась на этот свет, незнакомое, женственное, плавное проявилось в ней. Пялился на Сашку смешной Никита и более нервно, чем обычно, теребил детскую мягкую бородку, нарочито красиво валил лес и пилил бревна мускулистый Анастас, и предупреждал каждое ее желание Виля.

Это продолжалось весь долгий день, когда они делали плот, а потом погрузили на него вещи и поплыли мимо высоких берегов, галечных кос и отмелей, спокойно проходя перекаты и надолго останавливаясь на плесах, где вода почти замирала. Но Сашке казалось, что они несутся с нездешней скоростью, и в каждую минуту она ощущала себя в фокусе трех пар глаз: карих Вилиных, зеленых Анастаса и голубых, переходящих в серый, Никиты, и только не могла понять, какой из этих цветов ей приятнее. Вероятно — вся палитра.

Не зря опасался Виля тащить в поход бабу. Даже такую, как Вальдес: она внесла смуту и разорвала их мужской круг, и теперь они стерегли друг друга, соперничали, и Сашка кожей чувствовала, как клубок взаимных подозрений, слежек, наблюдений, вражды и ревности завязывается все острее и сходится на ней.

Вальдес не была избалована мужским вниманием и как женщину себя не воспринимала. Она с детства точно знала, что лошади интереснее и мужчин, и женщин. Ей было непривычно, странно, тройное внимание будоражило ее. Она робела, краснела и оттого делалась такой трогательной, что каждому хотелось ее уберечь и отдать свои куски сахара. Когда она уходила спать, у костра становилось тихо, парни подолгу не сидели и не разговаривали, как прежде. Им было стыдно соперничать, но ни один не желал уступать. Хмурые, избегая глядеть друг другу в глаза, шли спать, а самой Сашке не спалось. Ей было душно и непривычно в маленьком пространстве палатки, где она могла остаться хотя бы на время одна, отгородиться от их напора и перевести дух. Она боялась и торопила наступление каждого нового дня, со стыдом вспоминая, как ужасно выглядела, когда ее покусали слепни, и как можно было после этого ее полюбить. Но три пары глаз говорили о любви.

Больше других был уверен в успехе Анастас. Он знал, что обаятелен и остроумен, умел смешить и трогать, но на воде сильно уступал молчаливому работящему Виле. Анастас это чувствовал, злился, наскакивал на командира, а тот становился с каждым днем все угрюмее и с Анастасом не говорил, а цедил сквозь зубы. Конфигурация, когда в походе было двое козырных мужиков и послушный им салажонок, переменилась: однажды ночью у костра Виля жестко и публично поставил Анастаса на место, напомнив ему, что тот в армии не служил и не фига к старослужащим примазываться.