Откуда его изгнали? Кто? Если бы он знал!
В нем жило чувство глубокого разочарования. Ребенком он был не особенно ловким, да и не слишком сообразительным, развивался медленно и еще медленнее становился взрослым. Сначала и физически был слабее своих сверстников, часто болел, потому что никто о нем не заботился, он всегда ощущал, что его никто не любит, что для всех он обуза.
Вопреки всем обидам он привязался к супругам Кохари. Его очень страшил сиротский дом, вот он и обрадовался, что они взяли его к себе. Сначала он привязался к жене мастера, которая как бы заменила ему мать. Постепенно он усваивал ее представления о мире, о том, что хорошо и что плохо. Он принял ее радости и ее страхи. Он понимал мир так же, как она, пел и говорил то, что слышал от нее. Она определяла ритм жизни этого дома, вот он и стремился быть похожим на нее и во всем старался ей угодить. Из благодарности и от страха, что она его не заметит, бывало, ужасно ревновал ее к сыну, когда она погладит того по голове. Этого мальчишку он готов был сжить со света, но никогда этого не показывал, потому что ей нравилось, когда они были в дружбе. Временами он становился раздражительным, вспыльчивым, неуправляемым, хитрым и расчетливым, как она сама. Тайного мира мужчин он не знал. Кохари вообще им не занимался, пока, к своему удивлению, не заметил, что у него ловкие руки и редкостные способности к счету и торговле.
Часто Воленту казалось, что картина той утраченной страны намного реальнее и достовернее, чем его повседневное бытие. Покинула ли его душа эту страну? Покинула ли ее вообще? Не осталась ли она там, а в этот мир он шагнул только ногами, руками, животом, глазами, носом… Но что-то в этой стране он оставил, недаром здесь все время ему чего-то недостает. Может, это его земное странствование — просто-напросто кошмар, который ему снится там?
При виде раскинувшихся виноградников он чувствовал счастье и удовлетворение.
Способ, которым чета Кохари воспитывала его, оказывал свое действие. Конечно, они воспитывали его для себя, то есть прямолинейно и жестоко. А он был, к несчастью, чувствительный ребенок. По понятным причинам жена мастера в первую очередь воспитывала в нем воздержанность, покорность, скромность, аскетизм. Он должен был быть набожным и безответным. Но как только он стал взрослеть, в нем зародились бунт и анархия. И с тех пор в нем противоборствовало природное и воспитанное, страстное мужское стремление к смелой и драматической жизни соседствовало со странной неуверенностью, гонор с запуганностью, чувственность с самоограничением, голод по женщине с неспособностью или даже страхом перед жизнью с одной женщиной, которая проникла бы в его тайный мир. Он умел быть чересчур самостоятельным, но жить один боялся. В нем сидел страх, что его откуда-то выдворят, выгонят, не оценят. Он чувствовал себя уверенным только тогда, когда у него за спиной были люди, которых интересовала его судьба. Поэтому он боялся потерять Речана. И страстно желал его жену.
Близился вечер, но жара все не спадала. Внизу, у излучины реки, остановилась группа женщин, возвращающихся с полей. Это все были крепкие, крупные, белотелые женщины, как бы без лиц и рук, загоревших на жарком южном солнце дочерна уже с ранней весны. Раздевались они за деревьями и кустами. С дороги их видно не было, но отсюда — сверху — они были как на ладони. Женщины оголялись без стеснения, не спеша, обнажая крепкие ноги, широкие животы и полные груди… словно под покровом темноты. Их освобождала от стыда не только изнуряющая жара, тяжелая работа, ежедневное взаимное общение, но и странная сила этой земли, манящий запах сена, кустарника, травы и ленивой теплой реки. В воду они входили не торопясь, покорно, держась только за горло, чтобы не закричать от блаженства. Другой рукой заслоняли себе глаза и от заходящего солнца, отсветы которого сверкали на спокойной глади, и от предчувствия жаркой южной ночи, а река в тени густой, непроницаемой зелени трав, кустарника и деревьев, там, где на ее поверхности просвечивали длинные белые тела, была темной и чудесно зеленела.
Он смотрел на эти белые женские тела, медленно погружающиеся в воду, с тоской и жадностью, словно на нечто олицетворяющее его мечты — об успехе, богатстве, размахе, плодотворности, надежности и прочности. В этом образе как бы скрывался основной смысл его жизни.
Господи, как притягивает его эта река.
Каждый раз он чувствовал, что никогда не мог бы ее покинуть.
Читать дальше