Войцех Кучок - Царица печали

И тогда ты начинаешь вспоминать, что в монотонной моногамии у тебя бывали эротические сны с участием многочисленных анонимных статистов, тщательно в ходе подсознательного кастинга подобранных партнеров, но никогда с участием своей второй половины; с супругом/супругой ложились в одну постель не для того, чтобы видеть его/ее во сне. Снится только тот, с кем ты быть не можешь, или тот, с кем расстался.

Если вы были друг с другом не понарошку, а взаправду, значит, вы и решились на правду: на правду, добровольно, доверительно, хоть и с опаской о себе открываемую: не отпугнет ли она, не сорвет ли флер очарования. Видите ли, всегда приходит такой момент, когда расфуфыренный брачный плюмаж линяет, и тогда надо решительно скинуть его, чтобы не нарываться на постепенное, смущенное дезавуирование себя перед другим лицом, самым главным из Других лиц.

(Он побледнел. Слезы промыли в его щеках вертикальные бороздки. Молчит. Почти не дышит. Так могла бы выглядеть жертва вампира.)

Вы какой-то апатичный, вам, я смотрю, больше по пути с Морфеем, чем с Орфеем, вам уже никуда не хочется, вас никуда не тянет, а если и тянет, то только к подушке, заснуть, и ничего больше, спать… Поэтому никаких таблеток я вам не пропишу: вы засыпаете слишком легко, а лекарств, чтобы легче просыпаться, увы, не придумали. Вы ведь просыпаетесь только для того, чтобы взглянуть на часы, не пора ли ложиться спать.

Вспомните эти несколько секунд после пробуждения, пока вы еще не определили по карте свое местоположение, пока еще душа ищет тело. Тело, как правило, просыпается первым — еще до того, как в него успевает вернуться запыхавшаяся от сна душа, проходят несколько мгновений неуверенности, тогда мы сами себе чужие, мы не понимаем, что это за постель, комната, окно, и только в самую последнюю очередь до нас доходит, что это за язык. Люди во сне стонут, кричат, но почти никогда не говорят законченными предложениями: когда кошмар нас придушит, когда мы начинаем его осознавать и понимаем, что избавиться от него можно, только проснувшись, да что там проснувшись — когда мы уже открыли глаза, в испарине, из горла вырывается сдавленный стон, и только когда нежная рука снимет его с нас, мы можем захлебнуться пробуждением, вынырнуть из воды на мгновение, перед тем как окончательно в нее погрузиться и утонуть. Вы сейчас как раз в такой фазе: кошмар доснился до конца, но вы все еще не можете стряхнуть его с себя, лежите и стонете, только теперь вы знаете, что как в постели вашей, так и в комнате нет никого, кто поможет вам проснуться. Зато есть вампир.

Вампиры на самом деле существуют, только они не кровь нашу сосут, а сны высасывают.

Когда вы, обеспокоенный, просыпаетесь без видимой причины среди ночи и слышите, как у мебели трещат кости, как всхлипывают батареи, и вы больше не можете заснуть, будьте уверены, что это вампир высосал из вас сон. Пропала ночь, вам придется до утра переворачиваться с боку на бок, и даже полудрема не принесет вам облегчения.

Вы не должны чураться людей, пригласите кого-нибудь к себе в гости, страдание легко расходится по гостям…

Так будьте же мужчиной, найдите в себе силы представить эти утраченные любови, отцовства, материнства, которые нашли пристанище в горах трупов, отвалах смерти, на войнах, в лагерях, в эпидемиях, — подумайте обо всем этом, сколько всего людям пришлось пережитьбез надежды и веры в жизнь; а пережить, дорогой вы мой, можно все, кроме собственной смерти; впрочем, это вы уже слышали, не так ли?

Я знаю, знаю, вы не умеете жить для себя, ваша жизнь должна иметь адресата, но ведь так у всех, иначе кто бы стал писать завещание. Вашим адресатом должна быть женщина, вы чувствуете, что жизнь имеет смысл только как любовное послание. Если бы вы к каждому шагу, жесту и слову относились как к строчкам любовного письма, все было бы хорошо, не так ли?

Он прервал меня. Встал и сказал, что с него хватит, что я лишил его остатков воли к жизни, что, даже находясь у него на мушке, я унижаю его. Ему всегда было противно это профессиональное самообладание чиновников, юристов, кабинетных крыс. Так и сказал.

И еще — что жена давно уже приехала.

И что пистолет сломался, когда он хотел пристрелить ее, поэтому пришлось размозжить ей голову рукояткой.

Потом он починил пистолет и проверил на собаке.

Сказал, что хочет еще только увидеть, как выглядит мой страх.

Прицелился в меня.

«На этот раз осечки не будет», — сказал он и выстрелил.