Шерли Грау - Кондор улетает

Ее некому было поднять. У нее не было такого человека, как Вера.

Вера. Хорошая жена, думал Стэнли. Они счастливы. Вот только детей у них нет. Иногда ему очень не хватало детей. Особенно когда он лежал в комнате, наполненной светом цвета рыбьего брюха, и слышал, как старуха Смерть смеется у него за спиной и говорит: «Когда я заберу тебя, то заберу целиком. Ничего от тебя не останется».

Что ж, это верно, думал Стэнли. После смерти от него ничего не останется. Ни сына, ни внука — ничего. Смерть заберет все.

Иногда Стэнли задумывался, жалеет ли Вера, что у них нет детей. Но ее он об этом не спрашивал. Он ее ни о чем не спрашивал.

В те страшные утра она ворчала, толкая и дергая его расслабленное тело, и требовала, требовала. И наконец он вставал, опираясь на неумолчный звук ее голоса, как на костыль.

Вера спрашивала: «Что у тебя болит?»

«Не знаю», — приходилось ему отвечать, потому что нельзя было указать какое-то одно место. Болела кожа, вся кожа, вся его черная оболочка. И кости словно ломались, одна за другой. И даже кровь. Он чувствовал, как она, плотная и тяжелая, словно ртуть, ползет по его костям и мышцам. Иногда ему казалось, что кровь вот-вот вскрикнет и остановится. Он знал: когда это случится, он умрет.

А Вера все твердила: «Если ты не можешь сказать, что у тебя болит, значит, ничего не болит».

И все-таки она понимала, думал Стэнли. Она ворчала, жаловалась, но все время была рядом, с ним. Заставляла его ходить взад и вперед. Сначала в спальне, потом на заднем крыльце. Он закрывал глаза, пряча их от заостренных лучей дневного света, а она водила его вперед-назад, вперед-назад — слепого, мертвого. Когда ему становилось легче, он приоткрывал один глаз. Чуть-чуть. Тогда она уводила его на кухню и начинала поить кофе.

Серебристый свет постепенно мерк, как угасающий огонь. Он одевался и шел на работу, опаздывая совсем немного. Самое большее — на два часа. Но вечером валился спать сразу, без ужина. Он слышал, как Вера ходит по комнате, подтыкает одеяло, заправляет простыни. Ему мерещилось, что она так и не будет спать, а всю ночь просидит рядом с ним. И правда, утром у нее бывали круги под глазами, а по щекам залегали морщинки.

Когда-нибудь он ее спросит. Спросит прямо. Странно все-таки — столько лет они прожили как муж и жена, а знают они друг друга еще дольше, и он ничего твердо не знает.

Да, надо ее спросить. Но он понимал, что не спросит.

И снова яхта. И глухой шум двигателей. И устремленный на него взгляд Старика.

Стэнли поспешно вскочил, чуть не потеряв равновесия. Старик засмеялся.

— Останови машины, — сказал он. — Обед.

— Слушаю, сэр. — Стэнли поднялся на мостик. — Мистер Роберт, он хочет обедать.

Мистер Роберт повернул красные ручки. Яхта замедлила ход и закачалась на воде, как поплавок.

— Если он хочет обедать, будем обедать, — сказал он.

Стэнли посторонился, и Роберт быстро сбежал по трапу. Несмотря на грузность, он двигался легко.

— Проголодались, па? — Он отослал мисс Холлишер шутливым взмахом волосатых рук. — Стэнли, принеси нам мартини. Па, вы выбрали для прогулки удачный денек.

Сбивая коктейли, Стэнли услышал, что Старик заговорил — сначала с трудом, словно, скрипя, открывалась дверь, которая давно стояла закрытой. Но потом он выбрался из трясины дурманной старческой дремоты, и слова уже не требовали прежних усилий. Он больше не казался замороженным. На какое-то время этот старик с реденькой, пронизанной солнцем бахромкой седых волос над ушами вдруг ожил.

Мистер Роберт это умеет, признал про себя Стэнли. Мистер Роберт всегда может зажечь огонек в этих глазах, заставить блеснуть в улыбке два ряда искусственных зубов.

Стэнли смешал для мистера Роберта еще один мартини и спустился в камбуз, где мисс Холлишер готовила обед для Старика. Расставив на столе баночки детского питания, она зачерпывала из каждой из них ровно по две чайные ложки.

— Ну вот. — На белой тарелке аккуратным кружком расположились разноцветные горки: две коричневые, одна белая, одна ярко-оранжевая, одна зеленая. Они поблескивали, как лакированные. Черный летящий кондор в центре тарелки упирался в них распростертыми крыльями.

— Сухарики я достану, когда он позовет, — сказала мисс Холлишер.

Детское питание и сухарики, думал Стэнли. Когда для человека наступает конец, от него ничего не остается.

Может, со мной этого не будет, думал Стэнли. Может, я просто умру.

Когда он говорил об этом с Верой, она отвечала: «Умереть много способов наберется. Только приятных нет. Так ли, эдак ли — а суть все та же».