Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

— Сегодня вообще-то.

Он ударил себя рукой по лбу и рухнул в траву.

— Мы сами не лучше, — констатировал Дани. — Но мы не можем всё проебать.

Дома пришлось запихивать бездыханного Макса под холодный душ. Герман был готов всё проклясть от головной боли. Ему хотелось просто придушить свеженького и бодренького Джеффа, который позвонил узнать про запись.

— Мы неправильная группа, — сказал Дани. — Наш барабанщик трезв.

— Зато у Макса всё по-рок-н-роллу. Мне кажется, он сдохнет до записи альбома. Если я не убью его раньше.

— Как бодрость духа? — спросил Джефф, когда они встретились в метро.

В ответ Герман лишь развёл руками, печально улыбаясь.

— Я вижу по вашим «щам», что всё отлично.

Макс пребывал в каком-то пограничном состояние между опьянением и алкогольной комой, с трудом принимая вертикальное положение. Казалось, что он вообще слабо воспринимает окружающий мир и вряд ли понимает, где находится.

— Кто это такой пьяный? — спросила Мария, встречая группу.

— Наш вокалист, — ответил Герман сквозь зубы.

— Какой хорошенький. Ему есть восемнадцать? Вас не посадят?

Макс открыл один глаз.

— Пошли трахаться? — спросил он у Марии, ненадолго приходя в сознание.

— Пей поменьше, а то совсем стоять перестанет, — ответила она, кривясь. — Зачем напоили ребёнка?

— Давайте скорее записываться, — сказал Герман, расчехляя гитару. — Моя голова гудит, и через час я буду трупом.

Первое осторожное касание струн унимает дрожь в руках, отбрасывая на второй план головную боль. Его гитара плавится в руках, отвечая пением на ласку. Притихли все, даже Мария. Звукорежиссёр даёт сигнал, и Макс открывает глаза. Он живёт только три минуты, пока длится песня. Всего остального времени не существует. Его бледная тень скитается по миру в простой оболочке из тела. Всё это просто сосуд для голоса.

Второго дубля не будет. «Opium Crow» не имеют на него морального права, как и на «живых» концертах. Макс прикусил губу. Кровавая дорожка стекала по подбородку вместе со слюной. Он был безумнее, чем лирический герой песни. Боль разрывала изнутри, словно желудок взорвался и кислота вытекает в пищевод.

После записи Макса долго тошнило кровью в туалете. Она была вязкой, густой и липкой. Макс услышал шаги за своей спиной.

— Чувак, я подыхаю, — сказал он в перерывах между спазмами.

— Ты допился до язвы, — холодно ответил Герман.

Макс с трудом поднялся на ноги. Его трясло и шатало. «Боже, какой он жалкий», — подумал Герман в тот миг.

Все уже расходились, когда Мария шепнула Герману на ухо:

— Я понимаю, почему он так пьёт. Подобный талант губителен. Береги его, и будет тебе успех.

Захотелось кинуть гитару в угол, чтобы больше никогда к ней не прикасаться. Все тринадцать лет, что он потратил на занятия музыкой, кажутся пустым звуком по сравнению со словом «талант». Никто не замечает его заслуг в группе. Все обращают внимание только на голос Макса и его чертову внешность. А Герман тает, просто растворяется, становится тенью какого-то выскочки, которого он сам пригрел, словно змею на груди. Но он любил его, так сильно, что уже начинал ненавидеть.

Ночь была густой как кисель. В воздухе висела тяжесть и напряжение. Макс размышлял о том, как низко можно пасть. Он был не властен над своей жизнью. Всё навалилось и превратилось в снежный ком. Только чувство стыда и тоски. И нет сил даже пить, чтобы глушить голоса в голове и свои кошмары. Они рядом, они реальны как никогда.

Днём пришла Лукреция. Попытка помириться с Германом чуть было снова не обернулась скандалом. Герман скинул ей песню. Она сказала, что теперь это звучит так, словно у группы есть будущее. Настоятельно советовала не потерять всё на свете. Она вытащила Макса на приватный разговор, сообщив Герману, что тут нет ничего страшного.

— Когда ты уже свалишь от моего брата? — спросила она, стирая с лица накладную улыбку. — Ты живёшь, словно паразит, постоянно цепляясь за кого-то, зная, что самому тебе не выжить.

— Когда сочту это нужным, — Макс присел на край стола.

— Я знаю, что ты недавно учудил в студии. Ты думаешь, что это поведение достойно музыканта? — она скрестила руки на груди.

Макс поймал себя на мысли, что у неё классные сиськи. От этого стало как-то не по себе. Она вообще сильно изменилась за это время. Перестала быть тощей доской, приблизившись к образу Диты Фон Тиз. Луш больше не женская версия Германа.

— Репутацию музыканта уже ничем не испортить, — ответил Макс после паузы. — Если не я, то кто? Ты знаешь хоть кого-то, кто смог бы заменить меня?