Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

Он заглянул им в глаза, сразу во множество глаз, что сложились в единый калейдоскоп. Это дало им шанс заглянуть в него. «Мне нужны Ваши слёзы», — сказал Макс в перерывах между песнями. Зал закачался как море. Вдруг стало страшно, когда в сознании стали прорастать ядовитые цветы. Они окутывали зал и его самого. Эфемерная липкая гадость. Зёрна «Гавайской розы», что дал хозяин вписки, оказались не пустой «разводкой». Ничего, это можно пережить, если смотреть сквозь предметы, то ничего не будет. И мир станет прежним и прекрасным. Он и правда чудесен, если вовремя повернуть рычаги. Если допеть свою песню, не забывая слова. Макс понял, что уже давно поёт странный экспромт вместо текста «Свободы»:

Никто, казалось, не обратил на это внимания, кроме Германа, что странно на него вытаращился, пропустив все свои бэк-вокальные партии. Надо отдать ему должное, он продолжал играть как ни в чём не бывало. Дани странно слажал, заставив всех вовремя подстроиться. Его, вероятно, просто испугало выражение лица Германа.

Выступление закончилось каким-то безумным психоделическим джемом с нотками тёмного шаманизма. Под такую музыку обычно просыпается древнее зло, чтобы идти пожирать солнце и выбивать глаз луне. «Opium Crow» буквально обрушили на толпу свой внутренний ад.

— И что это было? — спросил Герман после концерта.

— Это мой маленький ночной кошмар, — ответил Макс.

В этот вечер он курил, пока не «поймал бледного». Дани же тем временем сидел на коленях возле унитаза с банкой варёной фасоли. Периодически он кидал туда одну фасолину и удивлённо заглядывал в фаянсовую чашу белого друга.

— Да что вы все, с ума посходили? — на пороге возник Герман с бутылкой краденого виски.

Дани посмотрел на него слегка испуганно, затем вдруг выдал:

— Скажу тебе по секрету: я слышу, как разговаривают бомжи в подвале. Их слышно через унитаз. Я решил покидать им фасоли, но она не тонет.

— Ну смой её, что ли, — раздражённо сказал Герман.

— Нет, тогда она попадёт в фекалоприёмник, а я этого не хочу.

— Пошли отсюда. На, выпей, только угомонись, — он протянул басисту виски, тот немного приободрился.

Герман отправил всех спать на матрас, а сам остался на чужой кухне пить и смотреть на луну.

— Не спится? — спросил Димка, хозяин квартиры.

— Да, меня потихоньку задалбывает нянчится с этими дебилами. Что я, чёртов рок-н-ролльный негр, чтобы пахать за всех?! Словно можно повесть на меня все обязанности, а самим веселиться.

— Попробуй просто пустить всё на самотёк. Поверь мне, я знаю, у меня была своя группа.

Герман ничего не ответил. Ему хотелось сказать что-то вроде: «Где твоя группа, а где моя?» Он просто разозлился и пошёл спать, по привычке обнимая Макса во сне, хотя тот явно этого не заслуживал.

Утро было тяжёлым, тишина звенела струной. Назойливое солнце жгло усталые веки. Снова надо воскресать, собираться и ехать. Куда? Зачем?

— Мы просто так долго нигде не работали, что тур кажется для нас тяжким трудом, — вздохнул Герман. — Жутко это осознавать.

В Харькове у них было куда больше времени, чтобы развеяться и отдохнуть. Макс умудрился тут же устроить небольшой скандал в баре по поводу того, что в Украине нельзя курить в общественных местах. Ему это показалось чем-то выходящим за пределы мира. Сопровождающая девчонка так же предупредила, что здесь нельзя курить на улицах, но эта просьба осталась проигнорированной.

— Этот город вполне себе ничего, — сказал Герман, когда они добрались до квартиры, где предстояло провести пару ночей до отъезда. — Но только когда ходишь по центру. Это почти как Москва в миниатюре, можно найти даже что-то интересное, если у тебя больше сил и не отваливаются ноги.

— Ну зато тут вполне себе мило, — Макс развалился на диване, свесив голову вниз, — с этими виноградными лозами на балконе и наклонным полом в квартире. И упарываться уже не надо, так какой-то ленивый трип.

Под вечер время стало тянуться всё медленнее. Хотелось уже со спокойной душой отыграть концерт, но он будет только завтра. Дурацкое подвешенное состояние. Осталось только джемить, играя на чём попало, в том числе и на вёдрах. К радости Германа, тут нашлось старое пианино. Звучало оно неважно, зато можно было издавать звуки.

— Честно говоря, клавишные порой нравятся мне даже больше, чем гитара. Помогают лучше выразить настроение, — сказал он, наигрывая что-то.