Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

Кэт пусть и была мексиканкой по происхождению, но являлась гражданкой США, что очень сильно помогло Максу с получением гражданства. Они купили неплохой особняк в тихой долине в получасе езды от Лос-Анджелеса. Скучный элитный райончик, подходящий для того, чтобы производить на свет личинок и жиреть. Максу нравилось, что Кэт полностью разделяла его позицию на счет детей и принимала противозачаточные. Им обоим казалось, что производить в этот мир нового человека — это лишний раз обрекать кого-то на страдания, особенно после всего того, что они пережили по вине собственных родителей. Они оба провели очень бурную молодость, не чураясь наркотиков, никому неизвестно, как это могло сказаться на будущих детях. У Макса и Кэт просто не было времени и сил, чтобы любить ещё кого-то третьего самой искренней любовью.

— Ты жирный, — говорил Герман каждый раз вместо приветствия. — Американское гражданство влияет на твой аппетит.

Следующим шагом для «Opium Crow» стало расставание со старым лейблом и создание своего собственного. Так, став полностью независимыми, они могли позволить себе всё, что угодно. Было решено переиздать все прежние альбомы, в том числе нулевой «Дорожки битого стекла», который был наполовину русскоязычным. Никто не ожидал, что он вдруг будет пользоваться такой популярностью в мире, чего уж там говорить про Россию и страны СНГ. Альбом оказался принят и понят, несмотря на языковой барьер и не самое лучшее качество записи.

— Ты понимаешь, если даже мы продадим говно, его всё равно купят! — воскликнул как-то раз Дани, радостно подсчитав в мозгу прибыль.

Герман вздохнул:

— Профессионал просто не может позволить себе продавать говно. Я бы перестал себя уважать.

— Мы только что толкнули говно в виде нашего дебютника, — хмыкнул Макс.

— Это не говно, это воспоминания, это история.

Макс оставался в стороне от работы над новым материалом. Ему было нечего предложить. Всё это время он писал лишь стихи, оставляя их гнить неизданными. Ему больше было нечего сказать в своих песнях. Это злило Германа, он понимал, что лишается одной из главных движущих сил группы. Их музыка лишалась идеи.

— После завязки ты никуда не годишься, — сказал он.

— Это было ещё до того, как я завязал, — ответил Макс.

— Это всё из-за женщин, — проскрипел Герман.

Макс тяжело вздохнул, он понимал, что Герман ненавидит Кэт, но в последнее время это становилось просто невыносимым.

— У меня были и другие женщины, которые не отнимали у меня желание творить, — ответил он, стараясь не впадать в гнев, он становился всё менее конфликтным.

— У тебя были тысячи женщин от дьявола, пришла одна от бога, спасла тебя, забирая дар, как плату. Это — высокая цена за счастье.

— Можешь сделать меня несчастным, чтобы вернуть вновь вдохновение, но оно уже не будет служить во благо тебе. Я всё ещё могу петь. Мой голос никуда не делся.

Герман схватился за голову.

— Ты стал другим.

Они опять ссорились и не общались несколько дней, пока необходимость не вынуждала их снова выйти на связь. Это была уже не дружба, просто привычка. Болезненная и тягучая. Когда они разговаривали даже о самых нейтральных вещах, воздух вокруг искрился. Каждый их них понимал, что это начало шага в пропасть.

— Найди уже себе бабу, — сказал как-то раз Макс. — Просто так, чтобы отвлечься. Тебе не обязательно её любить.

Герман пропустил его совет мимо ушей, но где-то через месяц появился на вечеринке с новой подругой. Это оказалась чернокожая девушка с миленьким личиком и весом около ста двадцати килограмм. Леопардовое платье плотно облегало её внушительные формы, делая похожей на людоедку из дикого племени. Её отвратительные дреды свисали, как хвосты павианов. Толстуха удивлённо озиралась по сторонам, впервые попав на такое мероприятие. Когда один из журналистов не очень вежливо намекнул в интервью на габариты девушки, Герман заявил:

— Вы слишком много твердите про духовную красоту, при этом спите с топ-моделями. Обществу пора научиться видеть прекрасное в нестандартном. Вы всё живёте по канонам, хотя считаете себя прогрессивными и свободными людьми.

Макс знал, что это чистый воды блеф. Герман ненавидел жирных, и всё, что весило больше пятидесяти килограмм, считал уродливым. Он и Макса записал в жиртресты, когда тот отошёл от субтильного телосложения. Но, так или иначе, Герман заставил общество встрепенуться и говорить об этом продолжительное время. Макс понимал, что всё построено на лжи и разговоры про душевную красоту — это просто фальшь. Что у нас есть, кроме внешности? Ведь она просто отражение внутреннего. Это было взаимосвязано. Что красивого в душе у обиженных жизнью дурнушек? Там нет красоты, там только немая злость. Как можно судить про внутренний мир — ты не узнаешь, пока не разрежешь нутро. Только потом убедишься, что там все одинаковые.