Елена Мордовина - Восковые куклы

— Двося, девочка, не хочу я жить в Тель-Авиве. Что там в вашем Тель-Авиве? В Иерусалим вот хочу съездить. Но это ведь можно съездить и вернуться. Правда, Денис? Скажи, ты хочешь в Тель-Авив? Видишь, Двося, и мальчик не хочет в Тель-Авив. Потому что умный мальчик. И птиц любит. Мы сейчас пойдем, я тебе покажу, посмотришь, как они петь учатся, только тихонько веди себя. Точно, как в школе. Ты ведь ходишь в школу? Вот и у кенаров есть своя школа. Их обучать нужно. Они без обучения хорошими певцами не станут.

Хаим провел мальчика в зал. Комната вся была заполнена клетками. Даже на журнальном столике стояла клетка. Денис примостился на стуле возле подоконника и смотрел на канареек. Наконец, ему стало спокойно. Хаим поставил кассету в магнитофон, и из динамика полились чистые звуки, похожие то на звук флейты, то на переливы колокольчиков, то снова на волшебное светлое журчание, которое так околдовало Дениса. Старик открыл свой журнал и начинал читать:

— В своей работе Аарон бен Ашер описал систему огласовок и знаков кантилляции… Так, это не то, вот, слушай дальше, что тут пишут…

Сначала Денис внимательно слушал и пытался что-то разобрать, но постепенно, убаюканный магнитофонной записью и щебетом молодых птиц, он начал засыпать. Голова мальчика все склонялась над столом, и ему казалось, что это он сам — маленькая птичка, и что это его голос журчит в весеннем воздухе и никогда больше не прервется.

2000 год. Киев. 1 Марта. Сколько лет прошло с тех пор, как я спалила свои детские дневники? Года три, наверное — целая вечность. Теперь попробуй быть честной с самой собой. Совсем, кажется, другой человек. То была девочка, вся ожидавшая чудес от жизни и от себя. А теперь где я? Что я? Трудно было бы представить себя тогда семнадцатилетней молодой женщиной, которая к тому же ждет ребенка. Сегодня можно отсчитывать начало шестого месяца. Я видела дом, в котором жила в детстве. Его совсем перестроили: подновили балконы, поджелтили фасад. А если зайти в подворотню, то все как раньше — старый двор, разрушенная веранда, щенок этот во дворе, в коробке с гвоздями — как будто тот же самый щенок. Это я ездила за бабушкиным пайком в синагогу. И сразу поехала в «Колизей». Писем нет. Уже четыре дня он не пишет, а я собиралась завтра ехать его встречать. Нужно просто отвлечься — завтра еще раз пойду смотреть почту. Пожелай мне удачи, как раньше! Мне кажется, что у меня стали слишком толстые ноги.

2 Марта. Такая беда — мои новые ботинки, у них лопнули подошвы, надо же было этой дуре взяться их мыть именно сегодня, теперь мне придется идти или в ее ботинках на высоченных каблуках, или в своих старых разбитых. Адик снова не пишет, может, у него просто нет денег? В квартиру купили стулья с зеленой обивкой, теперь хоть появилось ощущение дома, а не склада дряхлой мебели. Почему бабушка назвала его Адиком? Адик — это Аркадий, может быть. А Андрей — это уж никак не Адик, по-моему.

3 Марта. Сегодня должна прийти Рабин смотреть какой-то новый французский фильм. Рабин говорит, что там актриса на меня похожа. У меня сильнейшая депрессия, стараюсь с ней как-то справиться, разговариваю с птицей. Я боюсь даже сегодня идти смотреть почту, вдруг он снова ничего не написал. Небо так прояснилось, почти лазурное, а у меня снова весна в одиночной камере. Конечно, Рабин не пришла. Конечно, он не написал. Печально. Назад шла пешком, ближе к ночи это даже приятно — автомобилей мало, город уже настоящий. Возле банка «Финансы и Кредит» встретила Зима с новой девушкой. Он снова перекрасил себе волосы. В «Киберкафе» у подростка был день рождения. Бог ты мой! Всего год назад я точно так же веселилась на вечеринках. Как будто меня отделяет от этого целая вечность.

4 Марта. Сейчас еду в гости к Зейгерман, она меня зачем-то искала, приятно будет пообщаться, не виделись с самой школы. Умер Шмулик дяди Мишин, такой красивый мальчик, а я ела картошку со сметаной, когда мне об этом сказали. Мама уезжала за обоями, а тут вошла заплаканная и спросила: «Ты кофе не молола?» «Не молола». «Умер Шмулик дяди Мишин». Вот такое дело.

5 Марта. Первое весеннее воскресенье. Думаю поехать на ипподром. Небо, вроде, очищается, светлое, только несколько облачков. Чудесный день, правда, на ипподром я попала часам к четырем, когда уже все заезды закончились, потому что задержалась в синагоге (и когда шла туда, встретила Митю, его мама выгнала погулять, пока она будет убираться). Адик прилетает в пятницу! Я так хочу его встретить в Борисполе и, наверное, сойду с ума до пятницы. Встретила Анечку, которую ужасно люблю. Теперь она учится в Институте международных отношений на юриста, но такая же сумасшедшая. И у нее собака — доберман Зукко Берт-Герутта, так кажется. Она первая узнала, что у меня родится ребенок, и спросила, как его я хочу назвать. Я сказала, что не знаю и, впрочем, я еще сто раз передумаю, а что придумает Адик, даже не могу представить.