Банана Ёсимото: Амрита

Когда Маю вдруг отказалась от карьеры актрисы, окончательно разобралась со своими мужчинами и переехала к Рюичиро, я подумала, что сестра решила начать новую жизнь.

Рюичиро был писателем. Они с Маю познакомились в те времена, когда он, как и всякий начинающий сценарист, писал сценарии за своих более именитых коллег. Маю нравились его сценарии, она всегда их узнавала, хоть они были подписаны чужими именами. Это очень сблизило ее с Рюичиро. Писатель-то оно, конечно, писатель, но пока что на счету у Рюичиро был всего один роман, который вышел три года назад. С тех пор он так ничего и не опубликовал. Однако странное дело: для определенного круга людей его роман оказался чем-то вроде настольной книги и все эти годы медленно, но верно продавался.

Перед тем, как познакомить меня с Рюичиро, Маю дала мне почитать этот роман, в котором речь шла о современной бездушной, неискренней молодежи. Текст показался мне настолько безликим и перенасыщенным скрытым смыслом, что я испугалась встречи с его автором. А вдруг этот человек сумасшедший? Но Рюичиро не был сумасшедшим. Он оказался самым обычным молодым человеком. Наверное, в прошлом он пережил что-то очень неприятное и этот горький опыт, отложившись в его подсознании, впоследствии преобразовался в такой вот пугающий текст. Я думаю, для этого тоже нужен своего рода талант.

Бросив кино, Маю не стала искать другую работу. Жила себе вместе с Рюичиро, подрабатывала, где придется, то тут, то там. Тянулось это довольно долго. Так долго, что мы с мамой стали забывать, что эти двое до сих пор так и не поженились. Я часто бывала в их небольшой квартирке, да и они нередко приходили к нам в гости. Они всегда были такими веселыми… Я до сих пор не понимаю, что же произошло, и почему жизнь моей сестры завершилась алкогольным опьянением и передозировкой снотворного за рулем.

У нее была бессонница, а таблетки и спиртное помогали ей уснуть. Даже когда она доставала из холодильника банку холодного пива в залитой мягким вечерним солнцем кухне, это не казалось чем-то ненормальным. Хотя, если задуматься, то начинаешь припоминать, что у нее в руке всегда была либо банка пива, либо что-то подобное. Просто все выглядело настолько естественно, что не вызывало подозрений.

И только сейчас я, наконец, все поняла, сейчас, когда вспоминаю ее ребенком – ангельское личико на подушке, густые ресницы, беззащитная белая кожа (никто так и не смог ее защитить). Я чувствую, что все началось гораздо раньше, до того, как Маю попала в мир шоу-бизнеса, и, уж конечно, до того, как она встретилась с Рюичиро.

Но как именно все начинается и почему, к чему может привести – этого, понятно, не знает никто. День за днем, скрытая под внешней оболочкой нарочитой веселости и улыбчивости, ветшает душа, превращаясь в прах, в ничто.

– Не думаю, что она выпила снотворное по ошибке, – сказал тогда Рюичиро в коридоре больницы, куда Маю привезли после аварии.

К тому времени уже было ясно, что ситуация безнадежная;

– Да, не похоже, – ответила я. – А ведь она совсем еще молодая…

На самом-то деле и я, и Рюичиро, и мама, которая стояла рядом с нами и все это слышала, думали совсем о другом. Мы уже все знали, словно кто-то вложил в нас это знание. Казалось, что знание даже можно потрогать руками. Но, боясь совершить бестактность, никто из нас не решался о нем говорить.

Да и могла ли она ошибиться?

Она, которая была такой аккуратной: отправляясь в очередную поездку. Маю всегда тщательно упаковывала свои таблетки – одни в одну коробочку, другие в другую, чтобы ежедневно принимать строго установленную дозу.

К тому же, хоть Маю была молода телом, душой она уже успела состариться и не ждала ничего от будущего, – по сути, жизнь ее дотлевала, как тлеют угли.

«Ее нельзя было спасти. Да она и не хотела, чтобы ее спасали», – эта мысль, словно произнесенная вслух, витала в воздухе, отражаясь от белых стен больничного коридора, где мы сидели на диванчике из кожзаменителя. А ведь мы были для нее самыми близкими людьми. Мы любили ее.

После смерти Маю мама плакала почти каждый день и ходила с красными, опухшими глазами. А я не могла плакать.

Но однажды я, пожалуй, все-таки оплакала свою сестру.

Это произошло через пару дней после того, как я получила по почте черноухого Ниппера. В тот день Микико и мой братец пошли в видеопрокат и взяли на вечер кассету «Наш сосед Тоторо» [2]. Перед тем как смотреть фильм, они зашли ко мне и предложили составить им компанию. Все вместе мы спустились на первый этаж. Я уверена, что у них и в мыслях не было ничего плохого. Что же касается меня, то я толком не знала, о чем этот фильм. Не подозревая никакого подвоха, я принесла с кухни чай с печеньем, засунула ноги под котацу [3], устроилась поудобней и приготовилась смотреть.