Сигурд Хёль: Заколдованный круг

Впрочем, у народа в Нурбюгде память хорошая — особенно насчет того, что и позабыть не грех.

— Угощайтесь, мужички! Ваше здоровье! — сказал Нурбю. Он наконец уселся на хозяйское место во главе стола.

— Нет-нет, и ты давай с нами, Шённе!

Дело в том, что Шённе, сидевший напротив Ханса Нурбю, как взял скрипку, так и забыл про все на свете. Волосы упали ему на лоб, а он знай перебирает струны да прикладывает ухо к скрипке и снова перебирает струны. До чего же хороша Эрикова скрипка! Эрик дрожал над ней, словно над дитем родным. А сколько красивых танцев сыграно было на этой скрипочке — до того, как Эрик ударился в набожность и спятил.

Пили все. Потом, как положено, крякали и, как велел обычай, говорили, что такую хорошую и крепкую водку поискать…

Водка и впрямь была хороша и крепка. Другой Нурбю и не держал.

В горнице сразу стало как-то тише. И тут они услышали, как за дверью, в каморке, громко стонет хозяйка. Казалось, она богу душу отдает, говорили, что ей в последнее время стало спирать грудь. На дворе три раза проухала сова: «У-ху, у-ху, у-ху!» Все трое вздрогнули и огляделись. Но Нурбю твердым голосом сказал:

— Нет, братцы, пить — так пить!

И они снова взялись за рюмки. Как только выпили, Нурбю налил по новой. На этот счет он был хозяин хороший.

Аннерс Флатебю думал о том, что сегодня он перед Хансом Нурбю лебезить не станет. Это у него уже вошло в привычку, бог его знает с чего. Впрочем, он и сам знал. Он этим вроде бы часть долга платит. Но это глупо, он понимает, что глупо. Нурбю его за это презирает, а другие — те мало-помалу смекнут, что он как-то зависит от Нурбю.

Да, это стало привычкой. Язык сам собой начинал льстить и угодничать, и Аннерс даже остановить себя не мог. Вел себя словно хусман какой, словно раб. Вот именно, раб! Он почувствовал, как лицо его краснеет от злости и стыда.

«Больше ни в жисть», — подумал он. Но подумал он это тяжело и обреченно, как пьяница после попойки дает зарок больше не пить. Он думал: «Больше ни в жисть», но сам чувствовал, что при первой возможности снова примется за прежнее. Не посмеет иначе. Пусть Нурбю презирает его за лесть, но ведь Нурбю-то привык к лести. Прекратись она, и ему будет ее не хватать, и тогда он посмотрит удивленно на Аннерса Флатебю и подумает: «Ну-ну» — и вспомнит про бумагу в комоде…

Не посмеет он иначе Аннерс Флатебю, так и будет льстить да угодничать, хоть и знает, что тут-то Ханс Нурбю и вспоминает про бумагу в комоде.

«Ни в жисть больше!» — подумал Аннерс Флатебю. И услышал свой голос:

— И здоровенная же у тебя горница, приятель! А ты что скажешь, Нурсет?

Едва он произнес это, как тут же горько раскаялся. Он уже много раз бывал здесь и всякий раз говорил то же самое. Но, начав, уже не мог остановиться:

— А сколько в ней локтей, а, Ханс?

И тут же еще больше раскаялся. Задавал он этот вопрос уже столько раз — столько раз, что задавать его снова было, пожалуй, просто оскорблением.

— Двенадцать локтей по каждой стене! — ответил Нурбю и посмотрел на него с легкой, вроде бы усталой усмешкой, словно говоря: «Ну и ну, Аннерс!»

И снова «ваше здоровье», и снова «вот это, скажу я, водочка», и снова «да пей же с нами, Шённе, а ну, давай!».

Шённе уже успел опять взяться за скрипку, настраивал ее, что-то там наигрывал.

Ула Нурсет пил молча. Чтобы разойтись на новом месте, ему всегда нужно было время, даже если он уже был на взводе. Он оглядывал огромную темную горницу и думал о своем деде.

Странное дело — вроде бы мелочь, давняя, забытая история, но вот поди ж ты, уверенности лишает. А ведь наверняка, кроме него, никто этого даже и не помнит.

Аннерс Флатебю почувствовал, что надо поскорее исправлять оплошность с горницей.

Он хлопнул себя по ляжкам:

— Ну и здорово ты сегодня отбрил Керстаффера Берга в Ульстаде, Ханс!

И верно, за Нурбю тогда осталось последнее слово.

Флатебю, смеясь, принялся с жаром пояснять:

— Ты, Нурсет, вышел тогда на минутку на двор — дело было за час до того, как мы по домам стали расходиться. А ты, Шённе, ты тогда возле скрипача стоял. Значит, подходит Керстаффер — выпивши и, видать, ссоры ищет — и говорит нашему Нурбю: «Вот ты мне скажи, Ханс, — говорит, — ты когда собираешься этого своего брата, ну Эрика, домой забрать? Пора уже вроде — он бы мог снова хозяйничать в Нурбю, на хуторе на вашем», — говорит. «Мы в Нурбю тронутых не собираем». — Это Ханс ему отвечает. Но тут Керстаффер разозлился: «Это Эрик-то тронутый? Он не больше моего тронутый», — говорит. — «Стало быть, здорово он тронутый!» — сказал Нурбю.