Банана Ёсимото - Баллада большой реки

Я вспомнила, что в жизни он был так же откровенен, как в постели.

Вот тут-то меня и настигла ностальгия. Минутная слабость — и я целиком во власти прошлого — все вокруг пропиталось духом того времени, я чувствую сладкую дрожь во всех членах. Прошлое с силой захлестывает меня, но я сопротивляюсь:

— Представь себе, что я хочу снова стать маленькой девочкой и ходить в детский сад. Надеюсь, тебе ясно, что это невозможно. Так вот, то, о чем ты говоришь, невозможно еще в большей степени. Все кончено. Секс меня уже не интересует.

— Неужели? Вспомни, сколько сил и энергии ты положила на это дело. Знаешь, дорогуша, ты ведь единственная в своем роде. Я никогда — ни до, ни после тебя — не встречал ни в ком столько пламенной страсти.

— Вот я и перегорела. Слишком пламенная была. Хватит с меня. Я обычно не делаю того, чего не хочу делать. Или ты считаешь, что в такой позиции есть что-то плохое? Напомни мне, разве в нашей компании не все так поступали? А ты, кажется, последний стыд потерял: пытаешься объяснить мне, чего я на самом деле хочу.

Я говорила, а сама присматривалась к нему. В нем было что-то странное. Раньше я ничего подобного не замечала. Вероятно, за то долгое время, что он выставлял разным людям на обозрение всевозможные части своего тела (которое принято показывать только супруге или врачу), внутри него что-то повредилось.

— Так ведь, в отличие от тебя, я не гений.

— Ты о сексе? — Я рассмеялась.

— Я не о сексе, а о твоей исключительной способности наслаждаться каждой секундой жизни. О твоем гениальном умении идти только вперед, не жалея ни о чем. О твоей феноменальной вере в то, что ты движешься куда-то: «достигаешь совершенства в…», «теряешь интерес к…» и переходишь на следующий этап. Но ведь это обман. На самом-то деле всю свою жизнь люди топчутся на одном и том же месте!

— Я не вижу никакого смысла в теоретических рассуждениях. Мне просто осточертело постоянно находиться среди людей, быть частью группы. Я не могла больше оставаться в этом замкнутом пространстве, вбирающем в себя все новые и новые человеческие ресурсы только для того, чтобы раздавить и обезличить их. Эта омерзительная система больше всего напоминает тайное сообщество полоумных заговорщиков. Некоторое время мне казалось, что все чудесно, все дозволено и можно ничего не бояться. Даже смерти. Я чувствовала себя как в сказке и днем, и ночью. Но когда это время прошло, в одну секунду мне все опостылело… Ты катался когда-нибудь на американских горках?

— О чем это ты? Не был я ни на каких горках.

— Все садятся в вагончики, которые въезжают на высокую гору. Представь себе, на фоне заката, с дикой высоты по крутым петлям аттракциона несутся маленькие вагончики. Люди, сидящие в них, на какое-то мгновение становятся единым целым. Они орут от страха. Ты видел когда-нибудь, чтобы японцы орали? — а они визжат, не переставая. Они чувствуют, что не зря ехали в Диснейленд. Им радостно от того, что в этот погожий день они прокатились на американских горках. А с другой стороны, им грустно. Они знают, что этот день уже никогда не повторится. Они знают, что больше никогда не увидят тех, с кем в течение нескольких страшных мгновений неслись вниз на бешеной скорости. Их счастье, их единение длилось всего лишь три минуты.

— Ну и что?

— Вот так и наша компания: ощущение счастья и единения прошло, и все стало невыносимым. Видимо, я просто перенапряглась. — Я продолжала развивать свою мысль, хотя чувствовала, что чем больше я говорю, тем меньше он понимает. Мне не слишком важно было — поймет он меня или нет, но рассказывала я доходчиво, в лучших традициях художественной литературы. Не могу сказать, чтобы я лгала, хотя и всей правды не сказала…

Пришло время, и, как созревший плод падает с ветки, я оставила свою прежнюю компанию. Теперь я удалялась от нее, подобно речной воде, несущейся неизвестно куда. И в моей реальности не было места теоретическим рассуждениям.

Зачем же я пытаюсь объяснить ему, что со мной происходит?

Не иначе как во имя того уважения, которое я когда-то испытывала к этому человеку. В память о былой привязанности.

— Ты разве себя не помнишь? — спросил он. — Ты была неотразима. Я восторгался тобой, боялся тебя. Не раз мне казалось, что ты просто сумасшедшая. Мне казалось, что ты самая неистовая во всем мире. Способная пожрать всех и вся. После тебя я много кого встречал и много о чем слышал. Но, видимо, существует какая-то граница, которую мы не в состоянии перейти. Ни в ком я не находил твою безумную искренность. Ты думаешь, после свадьбы тебе удастся забыть эту страсть?