Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Нет. Маловероятно. Прошло слишком много времени с тех пор. Зачем было Перо Парельсу молчать три года, а теперь?.. Может быть, от того, что пошатнулись наши коммерческие дела, — тут же ответил он сам себе со свойственной ему привычкой. — Но это только гипотеза. И она малоправдоподобна. Прежде всего — и мы с тобой уже тысячу раз говорили об этом — я не убежден, что такое письмо вообще существует. Какой-то сумасшедший сообщил об этом Васкесу… Ну и что?..

— Васкес поверил ему.

— Да, но Васкес сейчас далеко отсюда.

Леппринсе ничего не ответил. Некоторое время оба хранили молчание.

— Что ты намерен делать? — спросил наконец Кортабаньес.

— Еще не решил.

— Я бы посоветовал тебе…

— Знаю: сохранять спокойствие.

— А главное, никаких…

В зале по соседству началось всеобщее смятение. Оркестр прекратил играть, послышались звуки корнетов и фырканье лошадей в саду.

— Они уже здесь, — сказал Леппринсе. — Присоединимся к гостям, а потом продолжим наш разговор.

— Послушай, — остановил адвокат Леппринсе, когда тот уже достиг двери.

— Что?

— Так ли тебе необходимо, чтобы Макс повсюду ходил за тобой по пятам?

Леппринсе улыбнулся, распахнул двери библиотеки и направился к гостям. Камердинер потребовал внимания, дождался полной тишины и громогласно и торжественно возвестил:

— Его величество король!

Мы поужинали в столовой при отеле, а потом прошлись по залам. В одном из них оркестр играл вальс, но поскольку отдыхающие приехали на курорт лечиться, а не развлекаться, танцующих пар было очень мало и танцевали они плохо. В другом — у горящего камина беседовали чопорные дамы, увенчанные немыслимыми прическами и утопающие в многочисленных фалдах платьев. Третий зал был игорный. Когда мы вернулись в свои апартаменты, неловкость нашего положения стала еще очевиднее. Мы слонялись по нашей маленькой гостиной точно неприкаянные. Наконец, Мария Кораль прервала молчание самой обыденной фразой, вполне логичной в подобной ситуации:

— Я устала, пойду спать.

Начало было положено, и я с радостью готов был ее поддержать. Взяв из шкафа пижаму и халат, я направился в ванную комнату. Там я стал неторопливо переодеваться, давая возможность Марии Кораль сделать то же самое. Завершив приготовления, я закурил сигарету, надеясь, что она поможет мне привести в порядок мысли, однако голова моя оставалась такой же пустой, какой была все эти последние недели. В ванной было холодно. Ноги у меня закоченели, по спине поползли мурашки. Глупо было сидеть на краю ванны, прячась неизвестно от чего. Наконец я решился, невзирая ни на что, придать достойный ход событиям. Открыл дверь и прошел в спальню. Там было темно, но свет, падавший из ванной комнаты, позволил мне разглядеть очертания кровати. Я выключил его и впотьмах двинулся вперед. На ощупь обошел кровать, поскольку Мария Кораль лежала с того края, который находился ближе к ванной комнате, а перелезть через нее я не посмел. Она дышала ровно, глубоко, и я понял, что она спит. Решив, что так даже лучше, я скинул с себя халат, шлепанцы, проскользнул под одеяло, закрыл глаза и попытался уснуть. С величайшим трудом мне это удалось. Но прежде чем погрузиться в сон, я еще успел подумать о разных мелочах: завел ли я часы, заплатил ли Леппринсе вперед за отель, надо ли давать чаевые прислуге и о том, что не отнес грязное белье в прачечную перед отъездом. Не знаю, сколько времени я спал, но, вероятно, сон мой был недолгим и неглубоким, потому что пробуждение наступило внезапно, голова моя была ясной, а нервы напряжены. Я ощущал близость теплого тела, чувствовал прикосновение шелковой ночной рубашки. Во мне боролись два начала, но бог и дьявол, казалось, были изгнаны с поля сражения. Я знаю, в жизни есть такие минуты, когда все зависит от интуиции и решимости, и такой момент настал, но я растерялся. Где-то далеко дважды пробили часы. У меня было такое чувство, как у путника, заблудившегося в непроходимых дебрях леса, который, выбиваясь из сил, вдруг обнаруживает на склоне дня, что топчется на том же самом месте. Наконец все же сон одолел меня.

Вопреки ожиданиям я проснулся в хорошем настроении. Утро было радужным; солнечные лучи проникали сквозь щели штор, образуя круги на полу, точно крохотные сцены. Я вскочил с постели, прошел в ванную комнату, побрился и оделся, тщательно выбрав из своих туалетов наиболее подходящий для столь торжественного весеннего дня. И снова вернулся в спальню. Мария Кораль по-прежнему спала, странно задрав лицо кверху, натянув до самого подбородка одеяло, положив на него руки. Своей позой она напоминала мне собаку, которая, лежа кверху брюхом, ждет от хозяина ласки. Возможно, это и был тот самый момент? Я поколебался. А в подобных случаях, как известно, сомнения равносильны отступлению. Или поражению. Я распахнул шторы, и солнце залило своими лучами всю комнату, проникая в каждый уголок. Мария Кораль приоткрыла глаза и издала какой-то невнятный звук: то ли стон, то ли рычание, то ли фырканье.