Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара

— Мне, пожалуй, пора. Мне назначено на семь… к стоматологу.

— А что случилось?

— Пломба вылетела, и нерв болит, сволочь. Где мое пальто?

— Вам нужно пальто, да? Стивенс, будьте добры, принесите пальто гостю! — крикнул Никанор Ильич и тут же спохватился, хлопнув себя по морщинистому лбу. — Ах, все никак не могу привыкнуть, что он меня бросил! Все сам теперь, все сам! Бедный, бедный я! Секундочку.

Он вышел из комнаты, и мы остались наедине, окруженные оглушительным молчанием. Чтобы не видеть ее, я отвернулся к стене и попытался рассмотреть картину в золоченой раме. Краски перед глазами растекались: я видел лишь отдельные мазки, и все никак не мог сфокусироваться на рисунке.

— Ты изменился, — вдруг сказала она.

— «Ты»? Мы уже перешли на «ты»? Так быстро? — сказал я, не оборачиваясь.

— Не злись… просто я не ожидала тебя здесь увидеть, — чашка звякнула о блюдце. — Глупо получилось. Прости. Надо было сразу сказать, что мы…

— Ваше пальто еще мокрое! — крикнул Никанор Ильич из коридора.

— Ничего страшного. Дождь вроде закончился.

Я вышел из комнаты, схватил пальто и направился к двери. Куратор кинулся следом.

— Но подождите! Мы же еще не обсудили главное! Чернышевский предлагал…

— О, это не важно. Мне все равно. Извините, я спешу.

На улице было свежо, пахло грозой. В лужах зыбко отражались фонари, витрины. Дождь выдохся — моросил мелкой пылью, и только. Рывками дул холодный ветер, и мне стало легче. Я шел по мостовой, держа под мышкой мокрое пальто, и чувствовал, как постепенно остываю.

— Андрей, постой!

Я притворился глухим. Цокот каблуков по мостовой.

— Да подожди ты! — она догнала меня и схватила под руку. Два квартала — в молчании. Я шел, глядя на безлицые, уродливые манекены в витринах; хотелось схватить булыжник и — …

— Знаешь, у тебя сейчас безумные глаза, — сказала она.

— Это чтобы лучше тебя видеть.

— Не смешно.

— А я разве смеюсь?

— Давай серьезно поговорим. Я только вчера приехала. Пригласили. Сказали, что тут появились свои таланты. Я была так занята, что даже не спросила имен. А один из них, оказывается, ты.

Вдоль дороги на каждом перекрестке мокро краснели светофоры, по очереди перемигиваясь на желтый и зеленый.

— Ты надолго к нам, в Россию? — вдруг спросил я.

— Не знаю. За границей трудно. Без русской речи. Я стала замечать, что иногда думаю по-английски, — она смущенно отвернулась и прошептала что-то.

— У какого причала? — переспросил я.

— Нет, я говорю: я скучала.

Я повернулся к ней. В руке она держала открытый зонтик.

— Зачем ты открыла зонт? Дождь закончился.

— Я не открывала его! Он сломался, блин! Я не могу его закрыть.

— Дай, — взял зонт, закрыл его, вернул ей и снова зашагал по тротуару.

— Эй, ну куда ты опять побежал? Я не могу бегать за тобой — я на каблуках вообще-то. Слушай, давай зайдем куда-нибудь, закажем по чашке кофе и поговорим, как взрослые люди! — зонт, звякнув у нее в руках, снова открылся. — Да твою ж мать! Что с ним такое?

Я во второй раз помог ей укротить зонт, но стоило ей взять его в руки, — и он опять открылся, расправив гибкие спицы.

Она нервно засмеялась. Мы переглянулись.

— Видимо, мне придется подарить его тебе. Он только тебя слушается.

— Мне не нужен зонт, — сказал я, сунув руки в карманы. — У меня есть свой. Дома.

— Отлично! — фыркнула она. — Тогда я просто выброшу его! — И швырнула открытый зонт на дорогу. К несчастью, в этот момент мимо проезжала машина — синяя «Хонда» — и зонт ударился об ее капот, чиркнув спицами по лобовому стеклу. Машину слегка занесло. Водитель затормозил и стал сдавать назад. Поравнявшись с нами, он вылез из машины — лысеющий индус с невероятно белыми зубами — и стал орать, ругаясь сразу на двух языках — русском и хинди.

Катя вскинула руки в защитном жесте:

— Извините! Пожалуйста, извините! Я случайно. Он… он просто выпал у меня из рук! Это случайность, мне очень жаль.

Закончив свою двуязычную тираду, индус сел обратно в машину и дал по газам — из окна торчала вытянутая рука с торчащим средним пальцем.

Мы долго смотрели ему вслед, потом переглянулись, — и я вдруг засмеялся. Сперва тихо и сдержанно, но смех рвался наружу — и через минуту я уже хохотал в голос.

Катя смотрела на меня, возмущенно уперев руки в бока. Лицо ее было багровым от стыда и смущения.

— Тебе смешно, да?

— Ага.

Мимо пронесся грязный автобус, лоснясь и бликуя боками. Порывом ветра злополучный зонт занесло под его колеса — раздался звонкий хруст. Я молча смотрел на кривой, искалеченный зонт посреди дороги — его голые сломанные спицы торчали в разные стороны, как тонкие металлические кости.